От края и до края. Сказки народов Советского Союза - страница 31

Откуда ни возьмись, выскочило двенадцать хлопцев. Подняли хлопцы двадцать четыре кулака да как стали бить-колотить мужика!

Бросился бедняк на колени, взмолился:

— Дедуся! Голубчик! Помилуй! Отпусти живого! Никогда больше к тебе не приду и другим закажу!

— Хлопцы, в бубен! — приказал ветер, и хлопцы мгновенно исчезли.

— Возьми себе этот бубен и иди в шинок. Проси шинкаря отдать тебе торбу и барашка. А коли не захочет он тебе их отдать, крикни хлопцев с бубна.

Поблагодарил бедняк ветер и пошёл. Пришёл в шинок и стучит. Увидал шинкарь, что у бедняка, кроме бубна, нет ничего, и кричит:

— Нет у меня для тебя горелки! Проходи мимо!

— Отдай сначала мою торбу и барашка, тогда уйду!

— Не брали мы твоей торбы. Не брали мы твоего барашка. Ты с ними домой ушёл!

— Так ведь вы мне их подменили!

— Не меняли мы твоей торбы! Не меняли твоего барана! Пошёл вон отсюда! — закричали шинкарь с шинкаркой и принялись выталкивать бедняка из шинка.

Рассердился бедняк, да как крикнет:

— Хлопцы, с бубна!

Выскочили двенадцать хлопцев и принялись лупить кулаками шинкаря с шинкаркой. Видит шинкарь — плохо его дело.

— Мужичок! Голубчик! Всё отдам, только дай ещё на белом свете пожить!

— Хлопцы, в бубен! — крикнул бедняк. В ту же минуту хлопцы исчезли, а шинкарь с шинкаркой, почёсывая избитые бока, отдали бедняку его чудесную торбу и барана.

Взял бедняк торбу и барашка и пошёл домой.

Поймал хлопец соловья.

— Дай-ка, — думает, — убью его, да и съем.

А соловейко говорит:

— Не ешь меня, друже. Всё равно сыт не будешь. Отпусти-ка меня лучше на волю, а я за это тебе три хороших слова скажу.

— Добре, — говорит хлопец. — Коли ладно скажешь, — отпущу.

— Так вот, слушай. Первое моё слово — не проси того, чего нет. Второе слово — не жалей о том, что не вернуть. А третье слово — не верь неверным речам.

— Это ты складно сказал, — говорит хлопец. — Так и быть, лети себе на волю.

Взлетел соловей на дерево, сидит и думает:

— А ну-ка, испытаю я этого хлопца, посмотрю, впрок ли ему пошли мои слова?

Сел он на веточку пониже и говорит:

— Ну и дурень же ты, дурень! Знал бы ты, какой камень у меня во рту под языком, так ни на какие хорошие слова не променял бы его. Камень не простой — самоцветный, и уж крупный — что грецкий орех, а горит, словно ясное солнышко! Кабы достался он тебе, был бы ты первым богачом на селе, а то и на всём свете.

Услыхал это хлопец и с досады чуть не заплакал.

«Ну и дурень же я, ну и дурень, — думает. — И зачем это я, дурень, отпустил соловья?»

Вот и стал он просить его:

— Вернись, — говорит, — пожалуйста. А уж если вернуться не хочешь, так хоть камень самоцветный оттай мне за то, что я тебя отпустил на волю.

А соловей и отвечает ему:

— Вот теперь я вижу, что ты и в правду дурень. Всё забыл, чему я тебя научил. И жалеешь о том, чего не вернуть. И просишь то, чего нет. И неверным речам веришь. Ну, сам посуди, где у меня под языком камень поместится, да ещё с орех величиной? Нет, видно, недаром говорят: дурню урок не идёт впрок.

Сказал это соловей и полетел себе дальше.

Жил на свете Данило. И уж такой он был несчастный! Всякую работу сработает, всякое дело сделает, а гол, как сокол. Ничего у него нет.

Нанялся он к одному хозяину.

— Посейте, — просит, — мне десятину пшеницы, а я вам за это целый год служить буду.

Вот стал он служить.

Взошла пшеница на поле. Хозяйская в стрелки идёт, а его уже в колос. Хозяйская в колос, а его уже поспела. Радуется Данило.

— Ну, — говорит, — завтра уберу, вот и будет мне хлеб на зиму.

А ночью как набежала туча, да как ударил град, — всю пшеницу и побило.

Плачет Данило.

— Пойду, — говорит, — наймусь в другом месте, может там посчастливится.

Приходит он к другому хозяину.

— Возьмите меня, — говорит, — на год. Буду вам служить, — вон хоть за того поганенького жеребенка.

Стал он служить. Стал тот жеребенок поправляться. И уж такой путный с него коняга вышел.

Вот подошёл срок Данилиной службе.

— Ну, — думает Данило, — завтра пойду домой. Будет у меня теперь конь в хозяйстве.

А ночью волки набежали, да и разорвали того конягу.