От края и до края. Сказки народов Советского Союза - страница 53
Приказала царевна. Принесли её рабыни битого стекла и щебня. Насыпал Манук весь этот мусор в сумку, встряхнул раз, встряхнул другой и высыпал у ног царевны целую гору сверкающих камней.
«Эта сумка должна быть моей», подумала царевна и решила она хитростью выманить у юноши чудесную сумку, а его самого — выгнать из дворца.
— О, мой жених, — сказала она ласково. — Ты так добр ко мне, так щедр, что я хочу сегодня же отпраздновать наше обручение.
С этими словами ударила она в ладоши, и сейчас же появились двадцать рабынь. В руках у каждой рабыни был кувшин с вином, каждая рабыня с поклоном подносила вино Мануку.
Испробовал Манук вина из всех двадцати кувшинов и совсем опьянел. А хитрая царевна обняла его и говорит:
— Если ты любишь меня, Манук, дай мне на минуту твою сумку. Ведь мы с тобой жених и невеста, тебе нечего бояться меня.
Поверил Манук её словам и дал ей сумку. А царевне только того и надо было. Схватила она сумку покрепче, спрятала её подальше, а потом приказала своим рабыням:
— А ну-ка, выбросьте этого молодца отсюда вон!
Набросились рабыни на Манука и потащили через весь город — пинками подгоняли, пинками поднимали. И только когда выгнали далеко за городские ворота, оставили его в покое.
Всю ночь пролежал Манук, ничего не помня. Только на рассвете очнулся он, наконец, и побрёл домой.
Увидела мать сына и глазам своим не поверила, — одежда на нём вся изодрана, голова разбита, и сумки нет.
— Охотник Манук, — воскликнула она, — что с тобой? Какая беда с тобой случилась?
Рассказал ей Манук всё, что с ним было, а потом и говорит:
— Я пришёл, матушка, за чалмой. Может, удастся с помощью чалмы вернуть мою сумку.
— Манук-джан, — говорит ему мать, — послушай меня, старуху, не ходи больше во дворец. Ты и сумки не вернёшь, и без чалмы останешься.
— Нет, матушка, второй раз я не дам себя обмануть. А мужчине перед женщиной не годится отступать.
С этими словами взял Манук чалму и опять пошёл во дворец.
У ворот дворца надел он чалму и невидимкой прошёл в покои царевны.
А царевна только что уселась обедать.
Сел за стол и Манук.
Вот рабыни поставили перед царевной тарелку с супом. Да не успела царевна одну ложку съесть, а тарелка уже пустая — Манук все съел.
Очень удивилась царевна и велела принести другую тарелку.
Принесли рабыни вторую тарелку супу. Поставили перед царевной. И только успела она ложку ко рту поднести, а тарелка опять пустая — Манук опять всё съел.
Тут догадалась царевна, что это проделки её жениха, и говорит:
— Я знаю, что ты здесь, юноша! Откройся мне. Глаза мои не видят тебя!
— И не нужно тебе видеть меня, — сказал Манук. — Я пришёл за сумкой. Где она? Отдай сейчас же!
— Как же я отдам тебе сумку, когда я не знаю, где ты, — сказала царевна.
— Хорошо, для этого я, пожалуй, покажусь тебе, — согласился Манук и снял чалму. — Ну, теперь отдавай сумку.
— Сейчас я велю принести её, — сказала царевна. — Но я вижу, что ты, как будто, сердишься на меня?
А Манук словно не слышит её.
— Отдавай мою сумку, — твердит.
— Ну, конечно же, отдам, — говорит царевна. — Я ведь взяла её, чтобы она была целее, чтобы кто-нибудь другой не отнял её у тебя. Но скажи мне, милый, как вошёл ты неслышно и незримо в мои покои?
— Очень просто, — сказал Манук. — Всякий, кто наденет эту чалму, станет невидимкой.
— Да разве это может быть! — воскликнула царевна. — Прошу тебя, дай мне хоть разок надеть эту чалму. — И она так ласково улыбнулась при этом, что Манук не смог отказать ей.
А царевна надела чалму, отбежала подальше от Манука и закричала рабыням.
— Эй, возьмите этого молодца, уведите и убейте его!
Набросились рабыни на юношу, схватили его, связали и опять поволокли через весь город. Не щадя своих рук и ног, били они его, пока он не перестал шевелиться. А потом бросили в глубокую яму на окраине города и ушли.
Только на другой день к вечеру очнулся Манук. С трудом распутал он верёвки на ногах и руках и побрёл домой.
Увидела его мать, всего избитого и израненного, и в страхе воскликнула:
— Охотник Манук, тебя ли видят мои глаза?
— Меня, матушка, — грустно сказал Манук. — Это царевна так расправилась со мной. Теперь я хоть и без чалмы, а всё равно никто меня не признаёт.