От начала начал. Антология шумерской поэзии - страница 2

В середине третьего тысячелетия до н. э. на историческую арену Двуречья выступают аккадцы — один из семитских народов, обитавший по соседству с шумерийцами, преимущественно в северных областях. Об аккадцах нам известно примерно с того же времени, что и о шумерийцах, но, судя по многим данным, культура их была в значительной степени шумеризована, первые надписи на аккадском языке в системе письма, изобретенной шумерийцами, появляются начиная с середины третьего тысячелетия до н, э. Саргон аккадский, или Шаррукен (2316–2261 гт. до н. э.), чье имя означает «истинен царь» (явно принятый им впоследствии титул, а не имя собственное), был первым правителем в истории Двуречья, кому удалось объединить страну. Человек нецарского рода, необычайно одаренный полководец и талантливый политик, Шаррукен, не нарушая шумерских религиозных и культурных традиций, сумел внести в политический и социальный уклад Двуречья много перемен, которые, конечно, сказались во всех областях жизни. Наибольшего могущества Аккадская династия достигла при втором ее царе — Нарам-Суэне, внуке или племяннике Шаррукена. Личность Шаррукена (Саргона) несла в себе что-то легендарное — о кем и складывались легенды. Одна такая легенда-сказка, к сожалению очень плохо сохранившаяся, рассказывает о чудесном избрании на царство богами Аном и Энлилем, при содействии богини И манны, простого чашеносца, слуги царя города Киша, о царских кознях и о том, как удалось герою избежать уготованных ему ловушек. В тексте «Дабы... храм, что подобно ладье...» действие развивается по законам волшебной сказки, сюжет которой хорошо известен в мировом фольклоре, в том числе и в русском. Другое эпическое произведение, один из шедевров шумерской поэзии «Когда разгневанный взгляд Энлиля...» повествует о падении Аккада. Текст несправедливо связывает гибель царства с именем царя Нарам-Суэиа, объясняя это падение и нашествие горных племен кутиев, чье господство в стране продолжалось более ста лет, гневом Энлиля за разрушение его храма царем.

Новый расцвет Шумера приходится на время правления третьей династии города Ура (2112–1997 гг. до н. э.). Царство распадается и гибнет под натиском амореев, эламитян, субареев. О тяжелых бедствиях людских, о разорении Ура и о падении Шумера рассказывают драматические плачи — «Он покинул свое стойло...» и «Времена изменяя...» Плачи о разрушенных храмах и городах — самобытнейшее создание шумерского поэтического творчества. Как правило, они слагались в период восстановления города или храма.

Последние правящие династии Двуречья в третьем тысячелетии до н, э. Исина (2017–1985 гг. до н. э.) и Ларсы (2025–1763 гг. до н. э.) были уже только частично шумерскими, а второе тысячелетие в Южном Двурьечье — это уже история исключительно семитских народов. Шумерийцы, а также и аккадцы, были ассимилированы еще одной группой семитских племен, постепенно просачивавшихся в Двуречье. Наследниками шумерийцев стали вавилоняне.

Кончилась история шумерийцев, но не шумерской культуры. Вавилоняне переняли, подобно многим народам Древнего Востока, шумерскую письменность и приспособили ее для своего языка. Но и язык шумерский они сохраняли в течение всей своей полуторатысячелетней истории. Шумерский язык изучался в школе, шумерские сочинения — научные, религиозные, литературные — неоднократно переписывались, копировались, переводились на аккадский, снабжались аккадскими подстрочниками (мы называем язык древних вавилонян аккадским или вавилоно-ассирийским, потому что это практически один и тот же семитский язык в своем историческом развитии). Шумерский язык сохранялся и почитался как язык религии, литературы, а также и канцелярии. Существовала поговорка: «Что за писец, если он не знает шумерского языка!» А в поучительно-юмористическом рассказе про одного жителя города Ниппура обыгрывается такая ситуация: шумерийца, укушенного собакой, излечил жрец богини врачевания Амель-Бау. Имя у жреца наполовину семитское. Исцеленный предлагает жрепу прийти в город Ниппур за вознаграждением. Когда тот приходит и справляется о своем знакомце у женщины, торгующей овощами на улице, она отвечает ому по-шумерски. Жрец же говорит только по-аккадски (сам текст чередует шумерский и аккадский) и не понимает, что говорит ему женщина. Ему кажется, что она его ругает. Женщина снисходительно переводит на аккадский свой ответ. Диалог продолжается. Жрец задает вопросы по-аккадски, получает ответ по-шумерски, снова возмущается, и торговка снова переводит ему свой ответ, уверяя, что она и не думала бранить его. Из заключительных строк выясняется, что это текст учебный, и ученикам писцовой школы предлагается выпихнуть неуча за городские ворота. Мораль и педагогическая направленность притчи ясны, но великолепны и образы героев, и острота положения — в шумерском городе даже простая торговка овощами свободно владеет двумя языками, а жрец-целитель, видимо выходец из слоев семитского населения, оказывается невеждой. Судя по всему, этот жрец был неграмотным, т. е. принадлежал к традиции глубокой древности, передававшей знание устным путем. Сравнительно новая традиция письменности, конечно, должна была развиваться в противостоянии старому, и писцы, стремившиеся к элитарности и подчеркивавшие свою ученость, не упускали случая продемонстрировать свое превосходство. Возможно, тема эта начала быть злободневной для самого конца третьего — начала второго тысячелетия до н. э. Однако текст сохранился и дошел до нас в копии первой половины первого тысячелетия до н. э, Вплоть до второго века до н. э. в городах Уруке и Вавилоне копировались шумерские памятники и даже создавались новые композиции, хотя к этому времени мертвым был уже и аккадский язык, и видно, что шумерские тексты понимались плохо: в них много грамматических неправильностей.