От наркомана до миллионера - страница 2

стр.

Город с большими и маленькими домами, автобусами, огородами и детскими садами — это Ставрополь. Здесь я появился на свет 30 ноября 1983-го, а четырьмя годами ранее родилась моя сестра Юля. Мы живем в большой четырехкомнатной квартире, которую получила моя бабушка Клава за многолетний тяжелый труд на химическом заводе, дымящем неподалеку.

Мы — Антошины, а вот бабушка Клава и дед Владимир носят фамилию Ревво. На Ставрополье, на Кубани, это типичная картина, большинство населения — русские с украинскими фамилиями, потомки переселенных при Екатерине в эти края запорожцев. По-украински никто не говорит, а суржик… да на нем весь юг России разговаривает!

Куда приятнее Ставрополя родная станица моей мамы Аллы — Новомарьевская. Она совсем недалеко от города. Вот там действительно было всё, чем славится Ставрополье: свежие фрукты, купание в пруду, уличные игры, звездное небо… Но мы живем в городе, в северо-западном районе, где густо натыканы заводы, гордость нашей автомобильной, станкостроительной и химической промышленности (так говорят по телевизору). Я в детстве не очень ими гордился, но сейчас почти все заводы закрыты и слово «гордость» приобрело для меня значение.

Не всякий район воспет в рифме, как это случилось с моим северо-западным районом. Многие знают песню Петлюры (Юрия Барабаша), который жил в одном со мной дворе, об этом уголке детства:

Ах, мой северо-западный район,
Я с детства был в тебя всегда влюблен.
И по тебе в Москве я заскучал.
Ты для меня, как кораблю причал.
Там первая любовь моя жила,
И первый поцелуй познал там я.
Я город буду свой любить всегда,
И не забуду город никогда.

Простые безыскусные слова, но для меня в них так много смысла…


В стране кипела жизнь. Всё менялось… я этого не осознавал, но вот родителям приходилось стремительно погружаться в новую реальность. СССР мутировал в Россию, и люди с трудом выдерживали последствия глобальных перемен в обществе. По телевизору вместо мультиков часто вещал дядька с пятном на лбу, которого взрослые называли земляком.

Если садик вдруг оказывался закрытым на карантин или еще по какой-то причине, то родителям приходилось брать меня на работу. О, это же настоящее счастье, когда что-то идет не по расписанию! Папа Саша был водителем рейсового автобуса № 9. У него в ЛиАЗе имелся закуток, где я был незаметен, но зато всё видел в окошко. Наверное, это было запрещено — катать своего ребенка целый день в автобусе?.. Но папе было можно, как начальнику, хоть и небольшому. Он, коммунист со стажем, занимал должность бригадира автоколонны.

Еще я любил, когда отец забирал меня из садика, потому что иногда мы с ним ходили в кино. Кинотеатр «Дружба» находился рядом с нашим домом. Почему-то мне нравились индийские фильмы, вроде «Танцора диско», сейчас это классика киноискусства. «Джимми, Джимми, Джимми, ача, ача, ача…» Я не сводил глаз с экрана, на котором царил Митхун Чакраборти, завороженно смотрел, жевал купленную папой жвачку и похлопывал по подлокотнику кресла в такт музыке — красота!

Но куда чаще я бывал на работе у мамы. Она трудилась (и до сих пор там же работает) в краевой больнице операционной медсестрой. Я проводил время в сестринской, играл, с удовольствием общался с пациентами и медперсоналом. Кстати, одна мамина коллега, тетя Ира, как раз и научила меня матерным стишкам и частушкам. Все медики — известное дело! — циники.

Кроме обязательного детского садика было у меня что-то поинтереснее — двор. Правда, тоже под присмотром взрослых. Бабушка выглянет в окно (мой бегает во дворе?) Вот и весь присмотр. Дворовая магия манила и притягивала. Там компания, жесткие правила, свои ценности. Но как это интересно и по-взрослому! Нельзя обижаться и некому жаловаться. Обиделся — иди, играй с девчонками! В пацанской компании своя справедливость — кто сильнее, тот и прав. Во дворе быстро постигаются запретные темы; то, что скрывают родители, на улице узнаёшь в первую очередь.

Так получилось, что я по большей части играл и дружил с ребятами постарше меня на два-три года. «Переносил» их опыт в детский сад и был лидером во всех проказах. В пять лет я умел читать и писать — сказалось природное любопытство и врожденные способности к образованию. Прилежание и хулиганство совсем не мешали друг другу.