От одного сладкого страха, до двойной горькой любви - страница 4

Вечер. Медленный снег снова осыпал землю, словно старался накрыть грешную землю своей белизной. И редкие, но достаточно большие, хлопья снежинок, проворно уворачивались от тёмных, голых ветвей деревьев, и ложились на красную поверхность, подтаявшего снега. Рядом, уже промёрзшая, маленькая синяя рука, иногда дёргалась. Нет, дёргалась она не потому, что была жива, а потому что её владельца рвали на куски. Жестокие, цепкие когти сдирали с живого мальчика плоть, и свирепо зажёвывали в большом рту. На посиневших губах мальчика вырывались приглушённые крики, потому что до, он сорвал голос, пока бежал. Удивительно, что он оставался жив, при условии, что его внутренности лежали то тут, то там, а большое животное, одетое в клоуна, подбирал эти органы, и пихал к себе в пасть. — Знаешь, Стайлз, как же я был рад вкусить твоей плоть! Ох… Но я думаю о Стефани. Ты знаешь эту девочку? — звериный взгляд янтарных глаз обратились к нему, и приподнятые брови, вроде, отвечали ему положительно, хотя он уже давно так лежит. — Стайлз, не смотри на меня так, ты мне кажется ещё вкуснее… — клоун пропел это, и челюстями впился в его лицо. Стоя уже у самого окна, Пеннивайз оглядел себя, чтобы знать, что он точно был покрыт кровью его жертвы, и заглянул в окно, где была интересная ему сцена. — Нет, это сделала не я. — тихо мямлила девочка, заплетая косички своей кукле. Рядом с ней, у выхода, стоял отец с пустой бутылкой, видно, дорого коньяка. — Нет! Это сделала ты! Я точно знаю… Да, это сделала ты! Берешь плохой пример с родителей… Это мы виноваты?! Посмотри на меня!!! — кричал отец, угрожая пустой бутылкой. Стефани перевела взгляд на отца, и тут промах был для клоуна, ведь девочка совсем его не боялась, а только радовалась, что любимый отец обратил на неё внимание, даже таким способом. — Ты мне противна. — Я люблю тебя, папочка. — мягко улыбнулась Стефани, и она тут же получила бутылку по правой стороне лба. Зажимая больную рану, откуда стала течь кровь, она перевела взгляд на отца. — Ты — не моя дочь. — и с этими словами, он ушёл. А девочка, загнулась, а до этого она держалась молодцом, и стала стонать от боли, прижимая ко лбу свою руку. — Холодненькое… — прошептала она, и посмотрела в окно. — Холодненькое… — повторила она, и еле встала на ноги. Пошатываясь, нащупывая стену, она дошла до окна и открыла её, встретившись с глазами клоуна. — З-здравствуйте, мистер Пеннивайз. — сказала она, ломано улыбаясь, но потом, её глаза закатились, и её тело упало в окно. К счастью, клоун решил её поймать. — Меня раздражает твоё бесстрашие. — клоун щёлкнул пальцами, и тёплое, значительно большое по сравнению с её маленьким телом, появилось пальто. Он одел её и в тёплую обувь. Неся в руках, он не желал возвращать дитя обратно в комнату. Он чувствовал её отвращение к комнате. Поэтому, он пошёл в лес, где снова засеяло всё радужным и весёлым, только для неё, и для него. Открывая глаза, наша маленькая девочка не ожидала встретиться со счастливым лицом клоуна. — Добррррый вечер, Стеф! — воскликнул клоун, чем и заставил лицо девочки скривить в боли. — Ох, голова болит? — он сделал виноватое лицо, и он и вправду, чувствовал вину. — Нет-нет, всё хорошо… — шум окружавший её сплетался в один большой комок, отчего её голова набухала от боли. Она не могла уловить непонятный шум, и связать его, найдя источник, но как только клоун щёлкнул пальцами. Звук уняли. Всё было темно, тихо как в могиле, чем и облегчал состояние девочки. Она потянула свою руку ко лбу, и ощупала пластырь, хотя его там быть не должно. Блеск глаз обратился к клоуну. — Что? — спросил он, и его доброжелательность рукой сняло. Он отпустил её тело со своих рук, чуть ли не бросая её на холодный снег, но она плюхнулась на него, как на кровать, и даже холода не почувствовала. Осматривая себя, облачённую в серое пальто, осознала, кто сделал это для неё. — Вы… Вы позаботились обо мне? — спросила она, и счастливо улыбалась, придавая неуловимо сладкое послевкусие клоуну. — Да! А что? Ты выпала из окна, после того как тебя хорошенько ударили. — усмехнулся клоун, и вернул улыбку себе на лицо. — Хах… Да. — он не чувствовал от неё радости, но она хотела поддержать положительный настрой клоуна, как бы он над ней не издевался. Можно ли подумать, что эта девочка, очень-очень глупа, или очень-очень сильна? — Где мы? — В лесу, не видишь? — спросил он, забеспокоившись, а не пришёлся ей удар в голову так сильно, что лишил девочку зрения? Это было бы для него крайне неплохо, ведь не зрячие люди бояться того, что происходит в их окружении, в самой неизвестности. — У вас кровь. — девочка указывала на клоунский костюм, чем очень обрадывал Пеннивайза. Жуткая улыбка снова налезла на его лицо, но ему казалось, что он зря вообще улыбаться, если этим только радует Стефани. К сожалению, он не мог не радоваться. — Да-а-а, у меня кровь! — взвизгнул он от счастья, ведь он желал её страха. — Кровь, кровь… Да-да! Я убил маленького мальчика, твоего возраста! Его раздавленное сердце ручьём текла по моей руке, а мясо так легко жевалось! Хочешь быть на его месте?! — клоун не смог справиться с собой, поэтому, его правая рука вывернулась в неправильную сторону, из его локтя показалась другая рука, только чёрная, покрытая некой субстанцией, с когтями. Эта рука схватила девочку за волосы и приподняла с земли. Клоунские ноги опухли и порвались с треском, раздваиваясь, превращаясь в тонкие паучьи ножки. Лицо клоуна снова раздвоилось, показывая зубы. — Я убью тебя. Убью и сожру! Хочешь?! Хочешь?!! — стрекотал он яростно, а девочка бултыхала ногами по воздуху, справляясь с невообразимой болью в голове, так как она весела на своих же волосах. Она чувствовала, как с треском рвались волосы, как с корнями выдирались из её головы. — Я… — простонала она, преодолевая боль. — Я хочу… — истерический смех клоуна эхом прорезал тихий лес, и его клыки вонзились в её левый бок, отрывая кусок плоти. Девочка лишь вскрикнула. Или болевой порок у маленького дитя был сверхъестественный, либо чья-то магия помагала справиться с болью… Она должна была пронзить своим писком слух клоуна, но нет. Влияние всех чувств на её мозг, в том числе, и адреналин, успокаивал её сердце. И тут она испугалась, снова, чем подсластила своим горьким вкусом Пеннивайзу. Он снова захохотал, как клоун, как безумец, ведь сейчас, он чувствовал на языке прекрасный, насыщенный вкус, сбавляемый её страхом, отчаянием, грустью, счастьем… И тут клоун подавился. Счастьем?! Он тут же выпустил из руки её волосы, и она мягко упала на снег, окрашенный её же кровью. Он развернулся, и проглоченное им только мясо, выблевалось на снег, но он продолжал блевать, и непереваренного мальчика. — М-м-мистер П-п-пеннивайз? — её дрожащий голос довёл демона-оборотня, самого пожирателя миров, до той же дрожи, что сейчас испытывала Стефани. Его поджилки, ноги и руки дрожали, его всего скрутило внутри. Он так хотел убежать, прямо сейчас, прямо здесь, и съесть заплутавшего путника в этом лису. Он чувствовал его страх быть навсегда потерянным. — П-п-пеннивайз? — он глянул на неё, сверкая янтарём. И она дрожала, от холода, от боли, от слёз, но не от страха. Она была переполнена чувством переживания, за клоуна, за монстра! — Отвратительное создание! — рыкнул на неё существо. — Отвратительное, безобразное, уродливое, горькое, мерзкое создание! — он яростно выкрикивал оскорбление в её адрес, и она сидела, поджав левый бок, чтобы та не кровоточила. — Противная, маленькая девочка! — рыкнул он в последний раз, и быстро убежал в глубокий лес, где и найдёт заплутавшего человека. — Простите… — девочка, сильнее прижимая левый бок, заплакала горькими слезами. Они, большими каплями, падали на холодный снег, и снежинки таяли. — Простите… — повторила она, всхлипывая, снимая с себя пальто. Теперь в боку одежды зияла дыра, как и на её, собственно, теле. Она сняла с себя обувь, и её челюсть застучала от неприятных покалываний в ножках. Ступив на снег, она сняла с себя штаны, и оторвала небольшую ткань, после чего, приложила к раненому боку, и крепко обвязала себя штанами, чтобы эта ткань прижала её кровоточащую рану. И после, она надела обратно обувь, пальто, и поковыляла домой. Где сумела оказать себе первую помощь. Подобные действия вызвали для неё неприятные воспоминания, когда папа приходил израненный, после очередной драки, а мамы не было. Ей приходилось перевязывать отца. А боль он притуплял алкоголем, а ей нельзя пить, в любом случае, нельзя.