От солнца к солнцу - страница 4

Мы уже легли, когда зашел навестить нас Григорьев.

Он коренной островитянин, потомок алеутов, или, как их еще называют, унанганов, переселенных в начале прошлого века с Алеутских островов на безлюдные Командоры. Сейчас тут около трехсот алеутов, живущих в селе Никольском на острове Беринга и в Преображенском на Медном. Топорков и Сивучий Камень необитаемы, там только топорки да сивучи.

У алеутов свой язык, но нет своей письменности. Они пишут по-русски. У них и в устной речи укоренилось много русских слов, особенно у жителей Медного: их язык несколько отличен от языка соседей.

Кто-то из литераторов уже отмечал, что алеуты не любят покидать свои острова. А если покидают, то, как правило, возвращаются. Говорят, что на материке осело человек пять алеутов, не больше.

Стоит добавить к этому забавную историю, происшедшую с семьей Григорьевых.

Сергей Сергеевич окончил в Никольском семилетку, стал гидрометеорологом, был выбран секретарем райкома партии, но ни разу за свою почти сорокалетнюю жизнь не ездил на материк. Жена его, работающая сестрой в больнице, тоже никуда не уезжала. И вот собрались недавно в отпуск. Путевки — в Сочи. План такой: на пароходе до Петропавловска, там денька три, побывать в театре, самолетом до Хабаровска, где у них старшая дочка заканчивает десятилетку, затем прямым рейсом в Сочи, а уже на обратном пути заехать в Москву и снова задержаться в Хабаровске, чтобы еще побыть с дочерью. Первый этап был завершен более или менее благополучно. Но уже в Хабаровск Григорьевы прибыли немного уставшие от показавшегося им слишком бурливым Петропавловска. Встреча с дочерью была, конечно, радостной, но жена Григорьева, да и сам он ужасно уставали за день — от уличной толчеи, от грохота трамваев, от автомобильных гудков, от всего городского шума. И уже начали тосковать по детям своим, оставленным в Никольском, и уже плохо спали по ночам и со страхом поглядывали на сочинские путевки, предвещавшие длинный путь и долгое пребывание вдали от Командор. Им казалось, что Сочи — это где-то на краю света, откуда и не выберешься… Словом, в день отлета на курорт путевки были сданы, билеты проданы и заменены обратными на самолет до Петропавловска. А там — пароход и родные их острова!

…Григорьев пришел посмотреть, как мы устроились на ночь.

— Сергей Сергеич, — спросил я, — а чья это квартира?

— Тимофей Николаевич Королев жил здесь с женой. Дети у них взрослые, на материке. Вдова к ним уехала… А тут поселится новый секретарь. Ждем из Петропавловска.

Ушел Григорьев. А я не могу уснуть, думаю о человеке, который жил, двигался, работал в этой комнате. Сегодня я много слышал о нем от самых разных людей. О чем бы они ни рассказывали, обязательно вспоминали своего Николаича.

Директор школы показал телеграмму из Ленинграда: «Выезжаю работу Эрик». Это была телеграмма от воспитанника школы, первого юноши алеута, получившего высшее образование. Он только что закончил пединститут и теперь едет преподавать на родных Командорах физику и математику. Везет из Ленинграда жену, дочку.

— Ох, как ждал Эрика Тимофей Николаич! — сказал директор.

Председатель райисполкома тоже поделился со мной приятной новостью: область выделила наконец острову деньги на новое строительство.

— Тимофей Николаич хлопотал! — добавил он.

И тут же, в исполкоме, слышал я, как женщина, жаловавшаяся на что-то, выпалила сгоряча:

— Я вот пойду к Тимофею Николаичу… — и сразу осеклась, умолкла.

Прочно же вошел в сердца людей этот человек, приехавший на далекие острова из срединной России, этот смоленский плотник, привыкший украшать землю домами, садами, этот коммунист-жизнелюб… Я вижу белеющую в темноте книжную полку. Сейчас она пуста, но скоро на ней снова появятся книги. Каков будет их владелец? Пусть полюбит суровую островную землю, как любил ее Николаич…

Утром возвращаемся на корабль. Он снимается с якоря и уходит к северной оконечности острова, к мысу Юшчна.

Юшин, подштурман у Беринга, первым обнаружил на острове котиковое лежбище. До этого моряки со «Святого Петра», чтобы раздобыть пищу, били каланов и сивучей, а шкуры каланов, или морских выдр, нежнейшие пушистые шкуры — «мягкий бриллиант», приберегали до того счастливого дня, когда приплывут на материк. Весной, бродя по острову, Юшин наткнулся еще и на котиков, ушастых тюленей. Убил двоих. Приволок в лагерь. Мясо оказалось невкусным, а шкуры были отменно хороши, чуть погрубее, чем у каланов. Вот эти-то чудесные меха, привезенные на Камчатку моряками экспедиции Беринга, и вскружили головы промысловикам. Все, кто могли и на чем могли, ринулись на острова бить зверя. Началось побоище, которое длилось многие годы. Тут приложили свою руку и русские купцы-стяжатели, и американский торговый дом «Гутчисон, Кооль и компания», арендовавший острова в конце прошлого века, и японцы — владельцы шхун, тайком подбиравшиеся к лежбищам. Истребляли зверя нещадно, варварски и, наверно, вовсе извели бы со свету, если б не новый хозяин — Советская власть. Каланов, которых оставалась какая-нибудь сотня, этот хозяин совсем запретил бить, а котиков разрешил промышлять лишь по строгому расчету — так, чтобы стадо прибавлялось год от году.