От солнца к солнцу - страница 8
— Бабушке подарю. Она никогда еще цветов не видела. Я ей объясняла, не понимает.
Девушкам — на самый дальний север Камчатки, где не растут цветы.
А вот бабушка, вернее, прабабушка, повидавшая цветов и на Украине, и в Подмосковье, и на Волге, и на Кавказе. У нее дети, внуки, правнуки по всей стране. Год уходит, пока всех навестит. Это если самолетом. Бабка — опытнейший авиапассажир. Только что прилетела из Кисловодска, где у нее сын-доктор, и собирается в Усть-Камчатск к внучке-учительнице…
Вот геологи из Ленинграда, разведчики нефти. Их вылет задерживается; в районе, куда им надо, туман. Делать нечего, все песни спеты, все анекдоты рассказаны, «козел» надоел, и теперь вот начертили на земле «классы», скачут на одной ножке. Чем займутся, когда и это надоест?
Летим. Приглядываюсь к соседям. Напротив — два приятеля налегке, без чемоданов и свертков. Один сел и сразу же начал клевать носом. Друг его сказал:
— Всегда спит в самолете…
— И слышит все, что о нем говорят, — добавил дремавший.
Тот, кто бодрствовал, был так же словоохотлив, как первый сонлив. Узнав, что в самолете журналисты, всполошился:
— А к нам в Мильково заедете? Не слышали про Мильково? Место-то какое! Долина, а вокруг сопки… Хотите заголовок для очерка о Милькове? «Камчатская Украина». Вы знаете, какие у нас хлеба, какая кукуруза! А картошку нашу видели? Огурцы наши едали?
— Не забудь про капусту, — сказал, не открывая глаз, его приятель.
— А что! Другой такой капусты нет. Мамина капуста…
— Чья?
— Мамина. Александра Васильевича. Нашего селекционера. До чего хороша! Сахар… А какое разнотравье у нас в Милькове, какие травы на лугах! По два укоса за короткое лето!.. Так вы заедете в Мильково?
— Постараемся, — сказали мы в два голоса.
Среди пассажиров чернявенькая девчушка лет десяти. Ее зовут Ада. На коленках желтый школьный портфельчик с трогательными чернильными пятнышками. Она не снимает с него рук. Куда она летит? К маме. Сопровождающий ее «дядя Коля» говорит, что ездил в Москву на совещание и заезжал по просьбе соседки в Пензу, чтобы забрать из детского дома ее дочку. Не знаю, почему девочка Ада попала в детдом. Но как хорошо, что она возвращается к маме на Камчатку и сможет показать ей тетради с отметками, которые лежат в желтом портфельчике…
— Ключевской! — крикнул кто-то, и все прильнули к окнам.
Под нами, чуть в стороне, курился вулкан. Но это не то слово — курился. Он выталкивал, метал, разбрасывал по сторонам черные клубы дыма. Может, в иные дни он и мирно курится, может, и вьется над ним легкий дымок. Сейчас мы его видели клокочущим, разгневанным. Рассерчал, наверно, на облака, которые почти всегда надежно укрывают его макушку, а нынче, расступившись, открыли солнцу и любопытствующим человеческим глазам.
…Дорога с посадочной площадки в поселок Ключи была обычной трудной камчатской дорогой между сопок, через лес. И вдруг местность на каком-то участке обернулась безжизненным лунным пейзажем. Стоят мертвые, потерявшие листву деревья, и их оголенные ветви, как и все кусты вокруг, покрыты густым слоем серого пепла. А вот уже ни деревьев, ни кустов, ни травинки — выжженная долина. И тот же серый песок, размоченный дождями, засасывающий колеса машины. Мы едем по вулканическому пеплу, который извергнут из кратера Безымянного.
Этот вулкан — соседний с Ключевским. Он всегда находится как бы в тени своего величавого соседа. На человеческой памяти Безымянный ни разу не подавал и малейшего признака жизни. Он спал без дыхания, глубоким летаргическим сном. Так и считалось: потухший вулкан. Ему и имени-то подходящего не подыскали — Безымянный… Ученых интересовал мало. Недавно только решили исследовать застывшую на его склонах лаву, которая свидетельствовала, что он все-таки бунтовал когда-то. И вот тут-то, потревоженный, Безымянный начал вдруг пробуждаться. Как и человек, прежде чем проснуться, вулкан зашевелился, потянулся в своей каменной постели и это его «шевеление» сразу же засекли сейсмические приборы. Толчки, толчки, толчки…
Все записали чуткие сейсмографы, и по их показаниям выходило, что эпицентр всех этих маленьких землетрясений в районе Безымянного. Но он же безнадежно потухший! Сочли, что приборы ошибаются. Это Ключевской, наверно, готовится к очередному своему извержению: ему по вулканьему «графику» как раз подходит срок. И стали бдительно наблюдать за Ключевским. А он вел себя претихонечко. Словно замер, прислушиваясь к пробуждению соседа. И тот восстал ото сна! Выбросил столб газа. Потом стал сыпать пепел. Это был сухой ливень! Мелкий-мелкий песок покрывал леса, сопки, долины на десятки километров вокруг. Он ложился на дороги, на крыши домов. Разъедал глаза, скрипел на зубах. Над округой стояло сплошное песчаное марево. И так много дней подряд. А Безымянный только распалялся…