Отчаянная - страница 31

— Табак промок, ну не… Эх!

— Хороший хозяин и собаку в такую погоду…

Эти разговоры Аня слышала впервые. Ей все еще казалось, что солдаты — народ неунывающий, шутливый и добродушный.

— Усталость сказывается да и погода, — точно оправдываясь за всех, сказал Шкалябин и прошел вперед. Он знал своих людей, и ему не были в диковинку такие разговоры. Ведь в бою ни один не пикнет: «Не могу, мне страшно, не пойду!» А вот длительные походы да еще при такой погоде озлобляют солдат, подавляют дух, делают людей раздражительными и злыми.

Так же неожиданно двинулись дальше. Через сотню метров голова колонны свернула на узкую проселочную дорогу. Солдаты, проваливаясь в глубокие ухабы, заполненные водой, матерно ругали свою «жисть», друг друга, поминали богородицу и святых.

К полуночи дождь перестал, но ветер, точно мокрая простыня, по-прежнему хлестал по лицам, срывал плащ-палатки, пронизывал тело крупной дрожью. Аня часто спотыкалась и падала. Верный Рафик помогал ей вставать, и, держась друг за друга, они продолжали плестись в хвосте ротной колонны.

— Прекратить разговоры! Прекратить разговоры! Разговоры прекратить! — разноголосо пронеслось по всей колонне. Это уже не было просто предупреждением, это был строгий приказ.

— Соблюдать тишину! — вполголоса повторили командиры рот. И каждый понял, что где-то близко противник, а значит, и конец этому треклятому переходу.

Через четверть часа батальоны и роты стали рассредоточиваться по мелколесью. С деревьев с шумом срывались тяжелые капли и стучали по жухлой траве. Пахло гнилью и близостью большой реки.

Аня окоченела. Прошел уже целый час, как они стоят под этими мокрыми деревьями. И никаких распоряжений, Рафик говорит, что подошли «к большой река Висла». Аня, конечно, слышала про Вислу, но не имела никакого понятия о ее величине. Как переправляются через такие реки, она тоже не знала. Западный Буг они перешли по какому-то мосту. «Наверно, и здесь есть мост», — решила она. Почему-то вспомнилась мать. И хотя Аня почти не писала ей, но прежней холодной отчужденности уже не чувствовалось. Те всего несколько скупых писулек, в которых она оповещала мать о своем здоровье и благополучии, теперь казались фальшивыми, ненастоящими. «Какая бы мать ни была, она остается матерью». Чьи это слова? Откуда их знает она? Конечно, ей не ахти как сладко жилось с матерью, но та ее вырастила. Одно это уже имеет значение, одно это имеет смысл. Все остальное — неважно, несущественно, никчемно. Она, Аня, не хочет помнить зла. Ведь после войны все, все будет по-другому; хорошо, радостно, легко!

Мать писала, что по-прежнему работает на фабрике. А ведь, насколько знает Аня, она болела. И ее болезнь не из пустяшных. Что-то вроде туберкулеза. Надо черкнуть, обязательно надо! Завтра же сядет и напишет большое и теплое письмо.

Рядом кто-то простуженно закашлял. На него зашикали. Вот и мать Ани, наверно, так же кашляет.

Мимо сновали офицеры, отдельные группы солдат тихо переговаривались, бранились. Между деревьями робко сверкнул огонек, обозначив переплет оконной рамы, и сейчас же погас.

— Дом! — удивленно пискнул Рафик. — Идем туда, Ана! — и потянул ее за руку.

Это было какое-то дощатое строение, не то сарай, не то рыбацкая хижина. Вокруг дома уже толпились солдаты, укрываясь от ударов ветра. Аня и Рафик протиснулись к стенке, встали на завалинку рядом с окном, в котором только что мерцал огонек. Прошуршала мокрая плащ-палатка. Кто-то изнутри завешивал окно. Топот, голоса, хлопанье дверей, скрип половиц и опять голоса.

— Вы мне не крутите! — слышался один и тот же уверенный баритон. — Немедленно доставьте их сюда, ко мне!

— Командир полка! — подсказал Рафик.

Потом тот же голос стал что-то объяснять.

— Ясно, ясно.

Аня узнала Савельева. Тут же вмещался надтреснутый и немного визгливый тенор:

— Товарищ гвардии подполковник, их еще нет, не подоспели.

— Я вас, майор, самого пошлю, если через двадцать минут их не будет здесь. — И уж тоном пониже: — Вот, капитан, смотри…

Все, что говорилось за стеной, было непонятным, запутанным. Приходили, говорили, кашляли, шаркали и опять уходили. До сознания девушки дошло одно: предстоит большая и очень ответственная операция. И руководит всем этим механизмом чья-то сильная воля.