Отцы-пустынники смеются - страница 4

Авва Исаия сказал: «Если Церкви недостает мужества отстаивать свои взгляды, то это не из-за недостатка мужества, но из-за недостатка взглядов».

Однажды Теревинфский монастырь посетил епископ. Братья лезли из кожи вон, чтобы почтить его и приготовить необычайную трапезу. В конце настоятель с трепетом спросил епископа, как ему понравился обед, и тот отвечал:

– Если бы рыба не была такой же черствой, как лепешка, лепешка такою же соленой, как козлятина, козлятина такой же жесткой, как финики, а финики такими же пресными, как вино, мы бы славно отобедали.

Авва Макарий и авва Виссарион обменивались как-то мнениями об одном монахе.

– Я никогда не слышал, чтобы он плохо говорил о ком-либо, – сказал первый.

– Это, несомненно, оттого, – возразил второй, – что говорит он только о себе.

Однажды в Скитской пустыне случилось неслыханное – дождь лил целых три дня подряд. Молодой монах, испугавшись, спросил у старца:

– Отче, а вдруг это новый потоп?

– Не может быть, – отвечал старец, – ибо бесплодность первого убедила Бога не насылать второй.

Один из отцов пригласил как-то своего собрата разделить с ним хлеб-соль. Видя, что сей последний ест как-то рассеянно, он доброжелательно заметил:

– Брат, если ты ешь без охоты, то не станешь ли ты также без охоты делать и более важные вещи?

В одном монастыре, расположенном на берегу Красного моря, настоятель как-то сказал:

– В нашем монастыре слишком много попугаев.

Братья весьма удивились и попросили у настоятеля разъяснений.

– Много у нас таких, которые говорят, что думают, только когда узнают, что это говорят другие, – отвечал тот.

В одном монастыре настоятель во время собрания братии заснул.

– Умолкнем, братья, – сказали монахи, – дадим поспать настоятелю.

Но тот, подняв голову, сказал:

– Как же мне спать, братья, если вы не будете говорить?

Один брат, посетив авву Евлогия, сперва поздравил его с тем, что тот соблюдал обет молчания уже в течение трех лет. Затем он обязал его говорить, и авва Евлогий произнес:

– Мое молчание немногого стоит. Да, действительно, младенцы кричат, мирские люди болтают, монахи молчат, но святые – поют!

Молодой человек, недавно поступивший в монастырь, увидел как-то настоятеля, который, склонившись на пороге кельи, чистил свои башмаки.

– Отче, – сказал он, – ты чистишь свои башмаки?

– С тех пор, как я настоятель, я не могу чистить чужие, – отвечал тот.

Один из отцов как-то поведал старцу:

– Порой меня терзают сомнения при мысли о том, чем занимался Ной в ковчеге, плавая по безбрежному морю?

– Несомненно, он удил рыбу.

– То-то и оно! А как он это делал, если червячков у него была всего одна пара?

Авва Исаия жил в крайней бедности. После его смерти один из братьев спросил старца:

– От чего он умер? Тот отвечал:

– Я не знаю, от чего он умер, но еще меньше – отчего он жил.

Один старец сказал: «Наихудший момент для безбожника – это когда он чувствует себя преисполненным благодарности, но не знает, кого благодарить».

Блаженный Даниил Скитский, который в юности долго сомневался, предаться наукам или же Господу, убежал в пустыню в день, когда услыхал из уст знаменитого ученого Александрийской школы такое рассуждение:

– От тепла тела расширяются; вот почему летом дни длиннее, чем зимой.

Трое старцев встретились после долгой разлуки. Они были уже весьма преклонного возраста, и среди прочего заговорили о своем здоровье.

– У меня выпали все зубы, – сказал первый из них. – Мне приходится вымачивать хлеб в воде, чтобы проглотить хоть несколько кусочков.

– А мне не хватает слюны, – сказал второй. – Что бы я ни ел, мне приходится класть на язык крупинку соли.

– А я не жалуюсь на отсутствие ни зубов, ни слюны, – сказал третий. – Но вот сегодня утром мой келейник сказал мне: «Отче, еще и полдень не наступил, а ты съел уже три огромных каравая хлеба!» Поистине, память меня покинула.

Один старец сказал: «Всевышний дал нам двое ушей и только один рот для того, чтобы мы говорили вдвое меньше, чем слушаем».

Один разбойник был смертельно ранен в какой-то стычке. Из последних сил он приполз к келье отшельника и простонал:

– Отче, я испытываю адские мучения!