Отдам любовь в хорошие руки - страница 12

— Привет, — просто ответила она, — словно они не виделись всего два часа.

— Ты вернулась?

— Да.

— Почему?

— Потому что родина только одна, все остальное — место жительства…

— А муж?

— Муж тоже только один. Все остальные — сожители…

Он слушал этот родной до боли голос и не верил. Неужели, чтобы вернуться, надо уйти? Чтобы оценить — потерять? Неужели все еще можно исправить?

— Я сейчас приеду за тобой!

Он метнулся к двери и поймал пристальный взгляд иностранки. Хлопнув дверью, побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Как в юности.

Она смотрела на него своими большими выразительными глазами, и казалось, все про него знала. И про его отчаянное одиночество, и про запой, и даже про иностранку.

Когда он привез бывшую жену домой, первым делом бросил взгляд на банку с пленницей. Банка была пуста. Иностранка уползла в поисках другого политического убежища…

Мне было тогда двадцать с небольшим, и сорокалетние мужчины воспринимались мной как убеленные сединами старцы.

Я не помню, как он появился в нашем доме. Муж почему-то пригласил его в гости.

— Познакомься: это профессор, — сказал муж. Имя он назвал неразборчиво, и у меня в памяти отпечаталось только слово «профессор».

— Очень приятно.

Мне действительно приятно было видеть в своем доме гостя, и я захотела ему понравиться. Может, потому что он был красивый мужчина, с волосами, слегка тронутыми сединой, словно изморозью, с большими грустными глазами. А может, потому что он был профессором. Да мало ли почему молодая женщина хочет понравиться зрелому мужчине.

Я выставила на стол все, что было в доме. Муж достал коньяк. Но наш гость попросил стакан воды. Он мягко, но категорично отказался от угощения и весь вечер пил только воду маленькими глотками.

Он пил эту воду, как гурман пьет изысканные напитки.

Я завороженно наблюдала за ним. Наверное, он на диете. Есть такие специальные диеты для очищения, похудения и омоложения. Он из тех людей, что работают над собой, чтобы быть в форме, он укрощает плоть и не идет на поводу у желудка. А может, он постится? У него есть вера, и он следует ей, соблюдая все каноны. Какой интересный!

Когда он говорил, каждое слово было значительным, я впитывала его слова, а сама не сводила с него глаз.

— Жизнь такая быстротечная. Бежишь, торопишься, а в итоге все равно ничего не успеваешь, — сказал он, медленно цедя воду.

— Это вы-то ничего не успеваете? Такой молодой, а уже профессор. — Мне хотелось подчеркнуть его значительность.

— Ну что вы, при чем здесь звание? Это все такие мелочи.

— Давайте выпьем за счастье! — Муж поднял рюмку с коньяком.

— О счастье… Это когда ты в юности можешь бросаться словами, совершать глупости, строить воздушные замки и доставать звезды с неба. Это когда в зрелости ты должен отвечать за свои слова, работать над ошибками, строить реальные дома и искать истину и смысл жизни. А в конце жизни счастье — это просто жить. — Он говорил тихо, неторопливо и очень веско.

Он все делал тихо и неторопливо: то ли никуда не спешил, то ли очень экономил движения. Я беззастенчиво рассматривала нашего собеседника. Высокий, худощавый, с длинными, тонкими, слегка дрожащими пальцами. Благородная седина, аристократическая бледность и выразительные карие глаза под густой сенью ресниц. Все-таки он был очень загадочным. Неожиданно вставал и уходил в ванную. Потом возвращался и плавно включался в разговор. Когда он замолкал, мне казалось, что он не здесь и не с нами.

— Какой у вас стильный костюм! — Мне захотелось сделать ему комплимент. Но я где-то слышала, что мужчине в виде комплимента можно сказать лишь, что ему очень идут его брюки.

— Это хорошая классика, будет в моде вечно, — поддержал меня муж.

— Как много вещей, которые переживут нас, — сказал профессор, и глаза у него стали грустные-грустные.

За столом повисла пауза, и чтобы заполнить ее, муж снова наполнил рюмки коньяком и произнес:

— Давайте за хорошую жизнь! Как говорил Сенека, «не сама жизнь есть благо, но хорошая жизнь!»

— Неправда. Сама жизнь, — произнес наш таинственный гость и выпил свою воду залпом.