Отдельное требование - страница 35

— На улице, — сказал Стрепетов милиционеру, — вы увидите: в моем мотоцикле чемодан. Принесите, пожалуйста.

Парень, боясь очевидно, что главное произойдет без него, нехотя вышел. Вернулся он бодрым и как будто посвежевшим. Как же, там, у крыльца, парень обнаружил чужой милицейский мотоцикл и номер на нем — московский! Ставя чемодан, он непроизвольно козырнул, и Стрепетов улыбнулся, но по жалостливому выражению, мелькнувшему в ответ на лице парня, понял, что с улыбкой что-то не получилось.

«Я, наверно, выгляжу, как загнанная лошадь. Обаятельная улыбка загнанной клячи».

Он постарался встряхнуться. Но от всего вокруг, от самых стен наплывали волны покоя и сонливости, накопившейся здесь до него и не успевшей рассеяться. А спать было рано. Далеко было до сна...

Служебное удостоверение Стрепетова лейтенант просмотрел бегло, зато «отдельное требование», объяснявшее появление ночных гостей, взял бережно, обеими руками. Первый раз прочел его залпом и оторвался на секунду, чтобы глянуть на Васятина, удостовериться, что преступник, о котором здесь написано, действительно пойман, сидит на диване и никуда не денется. Потом вернулся к началу и стал читать во второй раз, медленно переползая со строки на строку.

Опершись на барьер, Стрепетов наблюдал. Начальственное выражение сошло с лица дежурного, и оно изображало теперь только открытое, несколько наивное любопытство ко всему случившемуся, которое разобьет обычное спокойствие ежеутренних донесений: «За время дежурства особых происшествий не было».

«А все-таки кончал бы он. Наизусть учит, что ли?»

Кончил. И вновь предался созерцанию Васятина. Разглядывал его с победным превосходством, любовался его разбитым лицом, его беспомощностью.

«Прямо гурманство какое-то...»

Стрепетов обернулся и тоже посмотрел. Васятин сидел в прежней позе, мрачно глядя вдаль. Нет, зрелище не доставило Стрепетову удовольствия. Он нетерпеливо кашлянул, и тогда лейтенант обратил к нему чуть извиняющийся взор, сияющий восхищением, почти преданностью.

— Я хочу оставить у вас задержанного до утра.

— Ну конечно, конечно... Под десять замков... Как зеницу ока...

— Давайте составлять протокол.

Согласно кивая, лейтенант положил перед собой бланк, отвинтил колпачок авторучки и впал в глубокую сосредоточенность. Буквы протокола, которые он тщательно выписывал, были радостные, круглые, торжественные. Он творил, он священнодействовал, он слагал поэму. Стрепетов мысленно расставлял недостающие запятые.

Время от времени лейтенант приостанавливался, поднимал светлые глаза, и Стрепетов подсказывал следующую фразу.

— Одет в темно-синий однобортный костюм и штапельную рубашку серого цвета, ботинки черные, кожаные, с металлическими подковками...

Он опустил руку в карман и осторожно приложил пальцы к бедру, где начиналась горячая ноющая опухоль.

«Ботиночки — будь здоров!»

— Признаков опьянения не замечено... На правой руке выше кисти имеется огнестрельное ранение, полученное...

«Забыл. Как я мог забыть!»

— Скажите, врач в поселке есть?

— Врач? Нету.

— А вызвать откуда-нибудь можно?

— Неоткуда. В район надо ехать.

— Плохо...

Во взгляде лейтенанта отразилась озабоченность. Но озабоченность относилась к Стрепетову: что с ним? Не пострадал ли, сражаясь с бандитом?

— Задержанный... — сказал Стрепетов, — задержанный ранен.

«Ведь ты только что сам записал в протоколе».

Лейтенант понял, но выражение его лица побудило Стрепетова добавить:

— Знаете, мало ли что...

Последовала пауза, в течение которой лейтенант задумчиво чесал толстый нос концом авторучки.

— Вот если только Эдуард Иваныч. Он у нас врач. Панков, как считаешь, Эдуард Иванович врач?

— А как же, — радостно отозвался парень от двери, — конечно, врач! Доктор что надо!

Видно, с человеком, о котором говорили, было связано что-то смешное, но Стрепетову не хотелось вникать в тонкости. Какой-никакой врач, и то хорошо.

— Еще понятых надо, — напомнил он.

— Это я раздобуду. В момент!

Затарахтел, удаляясь, мотоцикл.