Отец Джо - страница 13

Однажды по осени, когда уже смеркалось, я очищал от тростника какие-то прогнившие доски и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Озадаченный, я смутился — до сих пор в той местности мне не встречалась ни единая живая душа. Попытавшись не обращать внимания, я продолжил трудиться. Но все же не вытерпел и обернулся. Никого. Тут я заметил Лили, смотревшую на меня через большое окно трейлера она стояла, приложив руки к груди запястьями крест-накрест. Прямо скульптурное изображение средневековой святой.

Я помахал ей. Лили очнулась и махнула в ответ. Я снова принялся за работу. Но вскоре опять почувствовал, что за мной наблюдают. Теперь Лили стояла уже совсем рядом. Заходящее солнце у нее за спиной золотило каштановые волосы. На ней было обычное, подчеркивавшее фигуру длинное белое платье — оно обрисовывало бедра и живот. Лили смотрела на меня широко распахнутыми глазами, как будто не узнавала.

— Ежик… ты тоже чувствуешь это?

— А что вы чувствуете?

— Как будто нас тянет друг к другу. Какое-то невероятной силы искушение. Чувствуешь?

— Э-э… вообще-то, нет.

Мои чувства ограничивались нервозностью.

— Такое ощущение, будто дьявол толкает меня в твои объятия.

И Лили в самом деле подошла ко мне, как будто кто подтолкнул ее — подошла совсем близко. Она смотрела на меня все такими же широко распахнутыми глазами; я заметил, что ее губы и подбородок дрожат.

— Ну что вы, миссис Бутл, не плачьте. Ну, пожалуйста.

Она взяла мои руки и положила себе на бедра.

— Обними меня!

Вот теперь я занервничал по-настоящему. Я как-то неловко притянул ее к себе — так обнимают родную тетю, поздравляя с Рождеством Лили поцеловала меня. Все случилось так быстро, что я даже не успел закрыть глаза, заметил только, что ее глаза были закрыты. Губы Лили показались мне мягкими, но сухими — ей бы не помешала гигиеническая помада.

Она открыла глаза.

— Ты… демон!

Я понятия не имел, как к этому отнестись. Вообще-то в школе у нас «демон» означало «крутой, круче некуда». Но Лили имела в виду явно не это. Мы надолго замолчали. Я начал осознавать происшедшее — мой первый поцелуй! — и у меня мелькнула мысль: неплохо бы повторить. На этот раз уже не так быстро. Я потянулся к Лили. Она резко мотнула головой и отскочила — как будто я собирался укусить ее.

— Уходи! Уйди!

— Но я еще не разобрался с деревяшками.

— Оставь их до завтра.

Она повернулась и скрылась в трейлере, хлопнув дверью.

Я шел домой по лугу, окутанному прохладой опустившегося тумана, и от волнения спотыкался. Но к волнению примешивался безудержный восторг — мое первое любовное приключение! Хотя… откуда такая уверенность? Во-первых, под конец Лили порядком рассердилась. Что я сделал не так? Может, надо было проявить больше страсти? Настоять на втором поцелуе? Или вообще не настаивать? Неужели теперь она меня ненавидит?

Чего я не испытывал, так это чувства вины или угрызений совести, связанных с моими религиозными убеждениями, хотя происшедшее вне всяких сомнений подпадало под адюльтер — смертный грех особой пикантности.

Однако занятнее и непонятнее всего было то, что я не почувствовал никакого возбуждения. Даже когда она поцеловала меня. И тем не менее миссис Бутл в плане физической привлекательности запросто дала бы фору тем девицам, которых наш автобус развозил по разным школам и среди которых был не один предмет моих вечных воздыханий.

Лили в противоположность этим дебелым красоткам прямо с обложки альбома Флитвуда Мака была стройной, миниатюрной, в ней было столько обольстительности, происходившей от знаменитой манеры держаться, которой француженок учат с шести лет: ходить с книгой на голове, держать спину и плечи прямо, живот подтягивать, а ягодицы выпячивать назад. Та самая поза при которой брошенный через плечико взгляд растапливает сердце, то самое искусство сделать так, чтобы вид одной только спины уже возбудил в мужчине нескромные фантазии.

Личико Лили также было хорошеньким, с изящными чертами, она вполне могла сойти за маленькую шалунью, если бы не нос, немного выдававшийся. Так бывало со многими женщинами, в которых я влюблялся и со всеми, которых любил — в начале отношений я ничего не замечал, но позднее, в минуты гнева или отчуждения, нос вдруг вырастал до нелепых размеров.