Отец Джо - страница 18

Затворники, жившие в кельях и почти не имевшие контактов с внешним миром, более соответствовали образу монаха, известному с незапамятных времен. Я, воспитанный в традиции англоцентристской истории, как мои сверстники, да и большинство остальных сограждан, воображал себе безликих, в огромных капюшонах монахов, этих прирожденных интриганов и предателей, бесшумно проплывающих по темным галереям веков — римско-католические оккупационные силы на территории страны, стремящейся к свободе и протестантизму.

Неизвестная сторона монашеской жизни, проходящей за закрытыми дверями, ее извечная тайна, а также несметные сокровища, накопленные монастырями в течение столетий, неизбежно порождали чудовищные небылицы о том, что творилось «там, внутри». Ходили слухи, что монахи — пьяницы, обжоры, развратники, мужеложцы, а то и похлеще. На декоративных панелях в английских холлах и ванных комнатах частенько изображали сатирическую репродукцию девятнадцатого века, на которой монахи, чаще всего жирные, занимаются всякими непотребствами. Одним из первых готических романов эпохи романтизма стал «Монах» Мэтью Льюиса Монашки изображались либо жизнерадостными, либо наивными, они даже играли сами себя в своих собственных популярных фильмах. Большинство придерживалось того мнения, что монахи-затворники остались в прошлом, что эти редкие особи совсем вымерли — и слава богу!

Этот же монах был затворником, а в самом монастыре имелись кельи. Но о чем думал Бен? Чем монах может помочь нам? Чем вообще может помочь тот, кто обязан большую часть своих жизненных сил тратить на то, чтобы сознательно вытеснять из головы всякую ерунду вроде адюльтера, женских платьев и того, что под ними скрывается? В довершение ко всему монастырь оказался французского происхождения, основанный французскими монахами в начале столетия. И поскольку — если верить Бену — злополучная ситуация возникла, в общем и целом, из-за импульсивного, галльского темперамента Лили, почему мы должны отправляться к монаху, который очень даже может оказаться обладателем такого же импульсивного, галльского темперамента? Не разумнее ли поехать в Германию?

Будь я на год-другой старше, я бы, может, и воспротивился тому путешествию. Однако я был мальчишкой, к тому же сельским мальчишкой, и в моем мире ограниченных представлений все карты сосредоточились в руках Бена. Он являлся той «пострадавшей стороной», его мощный интеллект все также оказывал на меня влияние. К тому же у него имелся неожиданный козырь: если бы я отказался от его наставлений, он бы просто-напросто рассказал обо всем моим родителям. Одному богу известно, что за последствия я бы пережил — в плане физическом или каком еще. Можно выразиться и более туманно, нагнетая обстановку: в чем заключалась моя моральная ответственность? Какова тяжесть совершенного мною греха?

Полвека спустя легко судить о скрупулезной классификации грехов в католицизме времен пятидесятых. Но добро, зло и собственное местонахождение между ними все же волновали меня, как волновали и многих других.

Дух времени в культуре сделал душевные терзания естественными. Надгробный камень уже похороненного немецкого милитаризма отбрасывал длинную тень на все, что было сделано, написано и прочувствовано в Европе, каким бы оптимистичным оно ни казалось. Непостижимые страдания, причиненные кучкой твердолобых вместе со счастливо-пассивным населением, в своем молчаливом согласии претендовавшем на действия ради Добра и против зла, все еще были свежи в памяти, шестьдесят миллионов пустот все еще бередили души живых, фотокарточки все еще не выцвели.

Но всего несколькими годами раньше — вот первая новость, в самом деле задевшая меня, — другая кучка твердолобых, уже в Вашингтоне, начала самозабвенно разглагольствовать об убийстве за какие-то несколько часов стольких мирных граждан, сколько их полегло за всю Вторую мировую, а еще одно счастливо-равнодушное население восхищалось этой мыслью (многие лишь потому, что верили — Христос одобрит, уже одобрил). Новый милитаризм отбросил еще более длинную тень на будущее по сравнению с милитаризмом, оставшимся позади, снова утверждая, что одна сторона несет добро, а другая — зло. А это — абсурд с точки зрения уже одной только истории, достаточно вспомнить о невероятных жертвах русских, остановивших и уничтоживших вермахт.