Отец Джо - страница 44

Но я не решился. Не то чтобы совсем, просто долго колебался, и поезд медленно прошел мимо, а момент канул в теперь уже объяснимое прошлое. Новая пища для орд сомнений, на которую те набросились. Разве не вознамерился я совершить поступок, но остался в живых благодаря обстоятельствам? А поскольку намерение все равно грех, теперь я виновен не только в отчаянии, что само по себе уже непростительно, но и в самоубийстве — грехе совсем уж непрощаемом.

Я втиснулся в битком набитый узкий и душный вагон; от близкого соприкосновения со смертью и проклятием я весь покрылся липким, холодным потом То был ад, и я все еще находился в нем.

Впервые я приехал в Квэр так поздно. Шел уже двенадцатый час, миновало несколько часов с момента вечернего богослужения. В кромешной тьме я топал по подъездной аллее; громадина монастыря чернела, неразличимая для страждущей утешения души. Место казалось совершенно безлюдным, населенным разве что привидениями; нигде никакого движения, только луна передвигалась между верхушками деревьев, едва различимая за плывущими облаками. И вот я, путник, постучался в освещенные лунным светом ворота.

Ответа не последовало. Я снова постучался. Тишина. Я не решался позвонить, так как понятия не имел, где раздастся звонок, у кого и как громко, но ведь я столько ехал, да к тому же потерял веру.

Как только я нажал на звонок, над моей головой открылось окошечко. И раздраженный голос трижды спросил: «Кто там?» Я узнал дряхлого монаха, который повстречался мне в первое посещение аббатства и которого я больше не видел Монах уставился сверху вниз на меня, глядевшего на него снизу вверх.

— Надо же, Тони! — воскликнул он, безмерно удивив меня. — Ты!

И исчез. Заскрипели болты, и монах появился, открывая огромную дверь гостевого дома.

— Входи, входи. Что-то случилось?

Я не мог ему все рассказать. Слишком многое пришлось бы объяснять, слишком много слов потратить.

— Пожалуйста, разрешите мне остаться на ночь.

Монах прищурился, глядя сквозь свои видавшие виды очки с недоуменным, но озабоченным видом; все его брюзжание куда-то делось.

— Конечно, оставайся. По-моему, в номере четвертом все готово. Если не возражаешь, я…

— А можно мне повидаться с отцом Джозефом?

Монах хотел было уже отказать, напомнив о позднем часе, но не отказал. Только чуть слышно вздохнул, столкнувшись с такой, прямо скажем, неортодоксальной просьбой. А еще подумал о том, что придется карабкаться по лестнице.

— Я сообщу ему.

Взобравшись по скрипучим ступенькам гостевого дома, пройдя по выкрашенному коричневой краской коридору до номера четвертого, я повалился на кровать. Я все еще вздрагивал и скрипел зубами, но это скорее по привычке — меня уже не атаковали, наступило затишье. Здесь орды уже не так хозяйничали. Прошло время — на мой взгляд, прилично, даже слишком, чтобы отец Джо пришел. Я не мог заснуть. Меня как будто контузило, но несмотря на порядочную измотанность, я, тем не менее, оставался начеку. Мне просто нельзя было заснуть.

Где-то вдалеке открылась дверь. Кто-то начал медленно взбираться по лестнице. Внутри у меня все так и ухнуло — старый монах! Сказать, что отец Джо не может прийти. Тогда мне придется вынести целую ночь. Я уже чувствовал, как в пространстве между мной и приближающимся монахом закопошились темные воинства. «О Господи!.. Они идут…»

— Тони, дорогой мой, ты спишь?

Передо мной возникло вытянутое лицо, которое все также подергивалось, а глаза за все теми же кое-как напяленными очками все также часто моргали. Вот только лицо это не улыбалось, а из-под торопливо надетой рясы торчал воротник старомодной ночной рубахи.

Все, что накопилось во мне за последние сутки, хлынуло потоками слез. В перерывах между всхлипами и рыданиями я пытался рассказать, что потерял веру, впал в отчаяние, совершил непростительный грех. Но вскоре горечь сменилась огромным облегчением — отец Джо оказался не персонажем из мультфильма и не клоуном-святошей в черной рясе, а огромной скалой, тихой гаванью, укрывающим крылом, моим отцом Джо.

Все это время он только слушал Он даже не попытался успокоить меня, остудить жар безумного ребенка, в чьей безумной жизни произошел новый поворот. Он не попробовал объяснить, почему я испытывал такие чувства, почему то, что казалось мне катастрофой, на самом деле было явлением нормальным, обычным для подростка, что всему виной гормоны, бушующие во мне. Он не попытался вывести меня из паники при помощи шока, не стал говорить как мужчина с мужчиной, обходясь со мной сурово для моего же блага. Он не призвал высшие силы, чтобы они вмешались в битву на моей стороне, не предложил помолиться вместе. Он не сделал ничего, чтобы дать понять: все не так плохо как кажется.