Отец Джо - страница 67

Когда я начал каждое утро посещать мессу, он взял меня под свое крыло и мы подружились. Капеллан делал все, чтобы «подкорректировать» мое призвание и склонял меня в сторону общин выпускников Даунсайда и Эмплфорта. «Если уж задумал стать бенедиктинцем, — вкрадчиво шептал он, — то лучше быть „активным“, чем созерцательным, разве нет?» Что значило буквально следующее: Даунсайд и Эмплфорт с их связями в мире больших капиталов нравились ему гораздо больше кучки французов на острове Уайт с их молитвенными стонами за высокой стеной.

Однако капеллан на меня не давил, да и не был он таким уж интриганом, каким его представляли другие. Если он и плел заговоры, то исключительно в собственных интересах — тут он бывал безжалостен. Прогрессивных церковных деятелей обычно оскорбляло в нем все, они не оставляли попыток сместить капеллана с такой влиятельной должности, однако он раз за разом одерживал верх. Теоретически я с ними соглашался, а на практике Алфред Джилби был неотразим, такие встречаются раз в жизни. Ему была свойственна доброта, щедрость, проницательность, а еще он — если отнестись к его корням, бравшим начало во времена, скажем так, до эпохи Просвещения, со снисхождением — был до ужаса уморительным.

Благодаря Фишер Хаусу я познакомился с католиком, ставшим мне другом на всю оставшуюся жизнь — с Пирсом Полом Ридом, будущим романистом, сыном видного литературного критика Герберта Рида. Пирс закончил Эмплфорт; в нем было столько же мирского, сколько во мне затворнического. Его плутовская природа скрывалась за обманчивой наружностью обаятельного мальчишки, так что любые возмутительные высказывания сходили ему с рук. Он был высоким, элегантным и блистал остроумием; в другие времена он мог бы стать кандидатом на пост монсеньера. Женщин тянуло к нему как магнитом, однако я так никогда и не уличил его ни в чем таком, зато он всегда принимал участие в любовных делах сразу двух, а то и трех подруг, манипулируя ими и потом с хохотом пересказывая подробности. Я впервые встретил такого озорного парня, однако поначалу он меня шокировал, заставив изрядно понервничать. Даже не знаю, что свело нас может, он соблазнился моей монашеской натурой — подходящей мишенью для его острот.

Он искушал меня, принимая сторону противников ортодоксальной доктрины или ультрапрогрессивных; мои аргументы он встречал с притворной недоверчивостью: «Разве мы, католики, еще не отказались от идеи папской непогрешимости?» Подозреваю, что на самом деле он так не думал, но что именно думал, не знаю. В лучшем случае это было невинным развлечением на предмет новой теологии, в худшем — вера как салонная игра, блестящая в своей двусмысленности. Если я бросал ему вызов — «Ты это специально! Ты нарочно выдумал, чтобы подначить меня!» — он тут же плавно переходил к роли верующего, обиженного в своих истинных чувствах. «Тони, ты что, испытываешь мою веру?! Да как тебе не стыдно!» И улыбался своей ребячливой улыбкой. Я ничего не мог поделать. Но было весело. Так что вечернюю молитву я читал уже далеко за полночь.

Излюбленной его мишенью был мой обет безбрачия — тут между нами чаще всего разгорались схоластические диспуты, тут он охотнее всего искушал меня. Неизменно заканчивая предложением познакомить меня с одной из своих подружек. Он протягивал мне эту наживку с видом франтоватого змея-искусителя, предлагающего яблоко. Но у него ничего не выходило. Не на того бенедиктинца напал.

Само собой, попытайся я откусить от яблока, Пирс тут же спрятал бы козырь в рукав. Вся идея заключалась в том, чтобы искусить меня, а может, даже стать свидетелем моего падения. Или нет? «Да как у тебя язык поворачивается? К чему мне обрабатывать друга? Я ведь для твоей пользы стараюсь… Хочу, чтобы ты жил полноценной жизнью… Ну какой грех в свидании с девушкой? Ты же не манихей, в конце концов. Или манихей? А, Тони?»

И снова я читаю вечернюю молитву в то самое время, когда колокола Квэра бьют уже к утрене.

Время пролетело незаметно; я целиком отдался учебе, причем без всяких усилий со своей стороны. Грань между жизнью студенческой и монашеской никогда не была четкой, так что ежедневный ритм — читать, писать, изучать — вполне вписался в тот привычный еще по Квэру образ жизни, который я на самом деле вел.