Отец республики. Повесть о Сунь Ят-сене - страница 3

Чжэн Ши-лян убеждал друзей, что настанет время, когда сплотятся лучшие силы Китая и покончат с маньчжурской династией навсегда. К словам Чжэн Ши-ляна относились с уважением: пока Сунь с Лу Хао-дуном только рассуждали о свободе и справедливости, Чжэн Ши-лян вступил в тайное общество «Триада».

Устав от горячих споров, друзья принимались шутить.

— Что за снадобье вы вчера изготовляли? — спрашивал Чжэн Ши-лян у Лу Хао-дуна.

— Пустячок, дорогой коллега, — отвечал Лу Хао-дун, — обыкновенный эликсир бессмертия. А вы, док, — обращался он в свою очередь к Сунь Ят-сену, — не надумали еще укоротить свой свинячий хвостик? — и он дергал Суня за короткую тугую косицу.

— Я готов хоть сейчас, — смеялся Сунь и хватался за ножницы.

— Остановитесь, безумцы, — бросался к ним Чжэн Ши-лян. — Разве вы не знаете, что за это можно поплатиться жизнью?! Маньчжуры не любят, когда китаец расстается с косой, этим символом покорности…

Так проходили вечера.

Однажды на рассвете хозяин растолкал крепко спавшего Суня.

— Выйди во двор, там к тебе пришли.

В крошечном дворике под чахлым деревцем сливы дожидался парнишка лет четырнадцати. Он что-то тихо спросил у хозяина. Тот утвердительно кивнул и вернулся в дом. Мальчишка, не трогаясь с места, сделал Суню знак подойти.

— Сегодня за старой башней около полуночи, — быстро шепнул он ему на ухо.

— А ты не путаешь, приятель? — удивился Сунь, но того уже и след простыл. Недоумевая, что все это значит, Сунь пошел досыпать. В темноте обо что-то споткнулся и чуть не упал.

— Где это ты бродяжничаешь по ночам? — сонным голосом спросил Чжэн, поднимая голову.

— Сегодня за старой башней около полуночи, — таинственно прошептал Сунь и усмехнулся.

Чжэн Ши-лян подскочил.

— Тсс! Ты с кем говорил? А! Это тебя хозяин со мной перепутал.

— Что вы там шепчетесь? — проснулся и Лу Хао-дун.

— Меня вызывают на собрание тайного общества. Только никому ни звука, я дал страшную клятву.

С собрания Чжэн Ши-лян вернулся в крайнем возбуждении. Он долго ходил в темноте по комнате, не произнося ни слова. Друзья терпеливо ждали.

— Как я их ненавижу! — тихо сказал Чжэн и сжал кулаки. Сунь и Лу поняли, о ком идет речь.

— Ненавижу! — повторил за ним Сунь Ят-сен. — Наш народ унижен и попран, нашу землю грабят иностранцы. Посмотрите, во что превратилась наша медицина — с ее помощью можно лишь отправлять на тот свет! Клянусь, отныне моя жизнь будет отдана борьбе против цинов!

Сунь шагнул к Чжэн Ши-ляну и порывисто обнял его.

— Я горжусь тобой, Чжэн! Ты человек дела. Давайте вместе поклянемся.

Лу Хао-дун зажег свечу.

— Они засудили моего больного отца, их чиновники убили моего неповинного брата. На их руках кровь моей безвременно умершей матери. Клянусь, что и моя жизнь будет отдана борьбе против цинов! — Лу Хао-дун снял со свечи нагар и подержал ладонь на огне:

— Они разорили моего отца и свели его в могилу. Как ненасытные пиявки, они присосались к живому телу моей родины и пьют ее кровь. Пусть же захлебнутся этой кровью! — Чжэн Ши-лян подержал руку на свече.

— Клянусь памятью моих предков, что не буду знать ни минуты покоя, пока на китайский трон не вернется китаец! Клянусь! — Сунь Ят-сен медленно загасил ладонью свечу.

Был 1886 год…

Нет отдыха мне — …

Никогда и нигде —

Путь все дальше ведет

От родимого края.

С моря дул ветер. Он дул все сильнее, все настойчивее — скоро на город обрушится тайфун. Но пока, ветер приятно освежал воспаленные жарой лица.

Еще недавно прошел ливень, и солнце не успело осушить улицы города. Кое-где вода стояла по щиколотку, и юные кантонки, перепрыгивая через лужи, бросали на молодых людей смущенные, а порой и любопытные взгляды.

Трое закадычных друзей — Сунь Ят-сен, Лу Хао-дун и Чжэн Ши-лян — шагали в порт. Через полчаса местный пароходик увезет Суня в Гонконг[3]. Так он решил. Прощай, Гуанчжоу, город, который подарил ему верных друзей! Прощайте, ночные бдения при огарке свечи, тайные встречи у городской башни, учения по стрельбе, пламенные речи…

В сущности, это были всего лишь детские забавы, но… ведь с этого началось… Здесь, в Кантоне, очень ярко виделись Сушо причины отсталости Китая, его порабощенного состояния. В городе бесцеремонно хозяйничали иностранцы, а цинские власти, вкупе с ними, грабили основную массу китайцев, прозябавшую в нищете и бесправии. Высшие слои населения утопали в неслыханной роскоши, а в двух шагах от их дворцов старики и дети умирали от голода, слуги- китайцы угодливыми поклонами сопровождали каждый жест какого-нибудь напыщенного иноземца. Унизительно, мерзко, горько! Не знать ему покоя — головой и сердцем понял Сунь, — пока народ его не станет свободным и счастливым.