Отечество без отцов - страница 4
— Твой отец тоже был на той войне?
В Приштине начинается весна, а в моем саду ветки сгибаются под тяжестью белого груза. Какой была погода шестьдесят лет назад? Вегенер обещал мне прислать метеосводку того времени.
Лучше всего я помню бабушку Берту. На краешке ее фартука я выросла. Она произносила такие приятные слова, как «молочный суп с клецками» и «оладьи». Когда она это говорила, я ощущала ее мягкую руку на своей голове. Я должна была бы ее расспросить, но, когда мы были вместе, я сама еще оставалась маленькой глупой девочкой, которая жила лишь одним днем. Время задавать вопросы приходит всегда слишком поздно.
Меня беспокоит, удастся ли почтальону добраться сюда по выпавшему снегу, чтобы вручить мне открытки с поздравлениями по случаю дня рождения. Но кто должен мне писать? Муж мой умер десять лет назад. Тетя Ингеборг, самая старшая из семьи Розенов, ушла навсегда полгода назад. Самую большую брешь в нашей семье пробила та война, о которой я ничего не знаю.
— Ты должна быть ребенком Сталинграда, — сказал мне Вегенер.
В энциклопедическом словаре я нахожу такую справку: город, расположенный на Волге. В моем старом атласе это название отсутствует. Целых тридцать шесть лет он назывался Сталинградом, но затем его переименовали в Волгоград.
Моего отца звали Роберт Розен, дважды заглавное «Р». Кем-то в этом был заложен смысл, также как в двух «о», самых приятных на слух гласных буквах. Родился он в 1919 году в День святого Николауса.
Разумеется, за эти шестьдесят лет набралось много всякого. Это письма и дневники, черно-белые фотографии, грамоты и тексты песен. Коробки с весточками из другого мира лежат нетронутые в подвале. Пока ты работаешь, тебе незачем их открывать, внушала я себе постоянно. Но вот теперь с работой покончено, у меня много свободного времени, и теперь мне известно, что я дитя Сталинграда.
Тетя Ингеборг прислала мне перед тем, как отправилась в дом престарелых, пачку пожелтевших бумаг. «Пусть они хранятся у тебя, — написала она, — потому что ты последняя из Розенов». Через несколько лет она тоже умерла. Ее я также не успела расспросить. Тете было восемьдесят шесть лет, брат ее, Роберт, умер в возрасте двадцати трех лет, и пачка с документами лежит неразвязанной под моим письменным столом. Когда-нибудь я осторожно ее раскрою, чтобы прикоснуться к прошлому.
После обеда вновь начинается снегопад. Такая зима даже для России редкость. Час за часом падает снег. Он вынуждает меня оставаться дома, сидеть у окна и думать о моем отце. Может быть, мне стоит развязать пачку с бумагами?
Да, чуть не забыла сказать, что год назад мне дала знать о себе некая Ильза Пуш из Мюнстера. «У моего мужа Вальтера Пуша был однополчанин Роберт Розен, — написала она. — Может так статься, что Вы приходитесь ему дочерью?»
Я ответила ей, после чего получила письмо с уведомлением о завещанных мне бумагах. Ильза Пуш распорядилась в завещании переслать мне полевые письма своего мужа, написанные в 1941–1943 годах. Почти сразу же за этим пришла посылка, полная бумаг, которые я доложила к пачке от тети Ингеборг. Теперь и эти документы ждут своего часа, чтобы их открыли и прочитали. Целая гора этих бумаг возвышается передо мной. Куда приведет меня она?
Когда мы были совсем еще маленькими, они устроили войну.
А когда мы подросли, они стали нам рассказывать о войне.
С восторгом. Они постоянно пребывали в восторге.
А когда мы стали совсем большими, то они придумали для нас еще одну войну.
А затем послали нас на нее. И они были в восторге…
И никто не сказал, куда нас отправляли.
Никто нам не сказал: вы идете в ад.
Вольфганг Борхерт. «Перед входной дверью»
Было 26 мая 1941 года. Тот, кто вступал в город Мюнстер с востока, путник или возница на телеге, запряженной лошадьми, автомобилист или велосипедист — все они так или иначе должны были вывернуть на улицу Вольбекерштрассе. Та вела к вокзалу и к башням, что украшали главные достопримечательности города: церкви святых Ламберти и Лудгери, собор и ратушу. Город наслаждался утренним рассветом, радовался запахам пахучей сирени в садах, приветствовал проходящие поезда и давал добро на сквозной проход баржам по каналу Дортмунд-Эмс. В маленьком городском порту, построенном для внутреннего речного сообщения, грохотали краны и лебедки. Развалин не было.