Отель "Калифорния" - страница 54

Утром в «Плаза Отель» она не раскланивалась с собой — афишу убрали. Ей было немного стыдно за свои вчерашние шпильки, но в номере все были, как всегда найс. Два коротеньких шоу прошло на редкость весело — Муз принесла шампанское, и все пили. Каждый раз, выбегая из-за ширмы, Настя еле сдерживала смех. Покупатели не знали, смотреть ли на живую Настю или на застывшую вдоль стен. Все плакаты-афиши были собраны в демонстрационном зальчике-комнате.

После второго шоу Настя быстро переоделась и, схватив портфолио, спустилась в лобби. Звонить при всех в Вильямину она не хотела.

В агентстве свидания ей не назначили, сказав, что Вильямина уехала на вакейшен[114]. «Мы смотрим новых моделей по вторникам и четвергам с девяти до часу. Будете в Нью-Йорке — приходите». Настя хотела закричать, что ей надо быть хоть чуточку уверенной, что ее возьмут, что она не может просто так прокатиться в Нью-Йорк, что у нее нет… «Кого это волнует!» — подумала она и повесила трубку.

— Все ушли на ланч десять минут назад, — сказала оставшаяся в номере одевальщица.

Скоро и она ушла. Настя пошла в демонстрационную комнату и села посередине. Среди себя, окруженная собой. Бегущей, так что юбка, как знамя, развевалась, смеющейся, закинув голову назад, и капюшон падал, сидящей на ступеньках в шарфе, закрывающем часть лица. Грустного. Она подумала, что ее редко берут на съемки с кем-то. Что она всегда одна на фотографиях «Может, это моя судьба и в жизни?..»

В social security[115] офисе с пластиковой мебелью, принадлежащей государству, сидело много старух, три мексиканки с детьми и Настя с Другом. Последние — в углу.

— Любовь Арчи к прогрессу спасла его от вражеской пули! — Друг прятал смех под усами.

— Зачем ты ему сказал, что я переехала в Нью-Йорк?

— О, еб его душу мать! Я же не знал, что он до сих пор так страдает, что сам бросится в Нью-Йорк. Но слава богу, он больше не будет доебывать меня!

На украденном у Насти «Олдсмобиле» Арчи совершил путешествие через всю Америку. Через пять дней жизни в Нью-Йорке в Арчи стреляли. Черный молодец выстрелил Арчи в грудь. Но в нагрудном кармане у него было портмоне, а в нем металлическая карточка «социального обеспечения». Прогрессивное изобретение, видимо, для мексиканцев — их карточки всегда были похожи на изжеванные лепешки. Пуля черного отскочила от металлической карты — прошла рикошетом — и не убила Арчи.

Одна из старух вдруг заплакала. Черная девица — работница офиса — что-то ей не давала. Другие старухи стали кричать — тихо и боязливо.

«Мэдам, я вам уже сказала, что без сертификата я ничего не могу сделать». — объясняла черная. Старуха стала рыться в сумке, висящей у нее на груди, и сотни бумажек — пожелтевших и изжеванных, как сама старуха. — полетели на пол. Мексиканка присела их подбирать. Сама старуха не могла наклониться Она была на костылях. То есть это были даже не костыли, а остов стола. Перила для вылезания из бассейна. Сразу в памяти у Насти возник русский инвалид. Из детства. Она бегала за папиросами отцу, и к ларьку подкатывал этот безногий мужик. Его тело помещалось на доске с колесиками, вот на такой, на каких сейчас мальчишки катаются. Только отталкивался он двумя утюгами, обмотанными в тряпье. Настя наклонялась, передавала ему папиросы, и он быстро укатывал от ларька, только искры отскакивали от асфальта — тряпье на утюгах было совсем изодранным.

Мексиканка собрала бумажки и передала черной: «Что же вы, не видите, что она инвалид?» Черная настаивала на сертификате.

— Принесите мне справку о том, что у вас есть справка, свидетельствующая о наличии справки… Везде одно и то же! Эти старухи, конечно, ужасны, но черная девка наглая. Кто она такая, что так себя ведет?

— Настенька, она государственный работник. Как почтальоны, как люди в эмиграционных бюро. Государственный — значит неувольняемый!

Неувольняемые работники Immigration Service были копиями неувольняемых работников ОВИРа.

Они все будто репетировали для ролей смотрителей концлагерей, полицаев. Настя просидела на днях пять часов в эмиграционном офисе