Отель «Тишина» - страница 5
— Я несчастен.
Мама гладит меня по ладони.
— Над нами нависла угроза войны, — говорит она и тут же добавляет: — Наполеон был в изоляции от самого себя. Жозефина была одинока в браке, как и я.
На книжном шкафу — ряд фотографий в рамочках, в основном Лотос в разном возрасте, по две моих и моего брата Логи. На первом снимке мне четыре года, я стою на стуле, одной рукой обняв маму за шею, она в голубой блузке с ниткой жемчуга на шее и темно-красной помадой на губах. Я подстрижен под ежика, другая рука в гипсе и на перевязи. Это мое самое старое воспоминание; в кость пришлось вставить штифт. Мама стоит рядом с органом. Что же мы отмечали? Ее день рождения? Вглядевшись, замечаю на заднем плане наряженную елку. Снимок был сделан сорок пять лет назад, у мальчика честное, открытое лицо.
На другой фотографии я на конфирмации. Рот полуоткрыт, я удивленно смотрю на фотографа, словно меня разбудил незнакомый человек, словно я еще не привык к миру, в котором родился. Это был мир с мебелью из тика и обоями в цветочек во всех комнатах, в остальном же черно-белый, как телевизор.
Я делаю последнюю, отчаянную попытку:
— Я не знаю, кто я. Я ничто, и у меня ничего нет.
— Твой папа не дожил до войны в Иране, Ираке, Афганистане, Украине, Сирии… до электростанции Каурахньюкар… до того, как расширили Миклубройт…
Она открывает ящик ночного столика и достает красную помаду.
Чуть позже я слышу, что она перешла к скандинавской истории:
— Хакон Воспитанник Адальстейна, Харальд Синезубый, Свейн Вилобородый, Кнут Могучий, Харальд Прекрасноволосый, Эйрик Кровавая Секира, Олав Трюггвасон…
Мама вдруг забеспокоилась и объявила мне, что занята.
Вот-вот начнутся новости, она приподнимается на локтях, чтобы включить радио и приобщиться к сегодняшним боевым действиям, затем ложится, прислушиваясь к перечню смертей и похорон.
Выйдя на улицу, я позвонил в службу спасения и сообщил о гусе со сломанным крылом около дома престарелых.
— Самец. Один. Без самки.
И вдруг вспомнил, что Хемингуэй застрелился из своего любимого охотничьего ружья.
Татуировщик сказал, что кожа, скорее всего, покраснеет и несколько дней будет болеть, вероятны также экзема и зуд. Если появятся волдыри и поднимется температура, нужно принять антибиотик, в худшем случае звонить в скорую. Кажется, у меня уже появились первые симптомы.
Когда я возвращаюсь от мамы, Сван уже помыл свой трейлер и принялся за «опель». На нем сандалии и оранжевая куртка с логотипом шинной компании, в которой он короткое время работал несколько лет назад. Мы познакомились во время его работы в «Стальных ногах», и именно Сван рассказал мне о свободной квартире в мансарде на их с Авророй улице, напротив них. Но близкими друзьями мы не стали. В настоящее время он сидит дома и восстанавливается после удаления межпозвоночной грыжи. Два домработника — так он нас называет.
Он выставил на тротуар пару складных стульев, как будто ждет гостя, и призывно машет мне рукой.
У меня такое ощущение, что сосед устраивает мне засаду. Когда я выходил утром, он прогуливался у мусорных контейнеров с собакой, не отрывая глаз от моего входа.
В последние дни он вообще зачастил с визитами: то одолжит у меня гаечный ключ, а затем придет его вернуть, то попросит подержать новый холодильник, который он купил в трейлер. Но прежде всего он хотел поговорить о том, что занимает весь его мозг: транспортные средства с мотором и положение женщин — эти две темы он при малейшей возможности перемешивает. Сван раздвигает складной стул и знаком предлагает мне сесть, и у меня нет иного выбора, кроме как пообщаться с соседом.
— Люди недостаточно заботятся о своих машинах, — были первые его слова. — Мы живем на острове, вокруг море, и корпус ржавеет. Недостаточно смазывать его раз в год и менять масло, нужно также регулярно мыть машину самому. Начищать до блеска через каждые три поездки. На мойках ведь они всякую гадость используют.
Он усаживается на второй стул.
— Некоторые годами ездят на спущенных колесах, и в конце концов шины приходится менять.