Открытая дверь и другие истории о зримом и незримом - страница 10
Я добрался до дома, сам не помню как, но в моем сознании уже не было никакого сомнения в том, что в этих развалинах обитает нечто. Мой скептицизм рассеялся, подобно туману. Я был столь же твердо уверен, что там что-то есть, как и Роланд. Я ни на минуту не стал притворяться перед самим собой, будто был обманут; там присутствовали движения и шумы, которые я понимал, — треск маленьких веток на морозе и маленькие камешки гравия на дорожке, которые иногда производят очень жуткий звук и озадачивают вас вопросом, кто это сделал, при отсутствии настоящей тайны; но, уверяю, все эти маленькие движения и звуки в природе совершенно не влияют на вас, когда она присутствует. Их я понимал. Вздоха — нет. Это не было чем-то природным; в нем был смысл, чувство, душа невидимого существа. Это — то, перед чем трепещет человеческая природа, — существо невидимое, но обладающее ощущениями, чувствами, способностью как-то выражать себя. У меня не возникло прежнего желания повернуться спиной к месту таинственного происшествия, которое я испытал, идя в конюшню; но я почти побежал домой, побуждаемый желанием сделать все, что нужно было сделать, приложить все силы к тому, чтобы найти его источник. Когда я вошел, Бэгли, как обычно, был в холле. Он всегда был там днем, и всегда с занятым видом, но, насколько я знаю, никогда ничего не делал. Дверь была открыта, так что я поспешил войти, не задерживаясь, переводя дыхание; но его спокойный вид, когда он подошел, чтобы помочь мне снять пальто, сразу же успокоил меня. Все непонятное исчезло, превратилось в ничто, в присутствии Бэгли. Глядя на него, нельзя было не удивляться тому, каков он; пробор в его волосах, его белый шейный платок, покрой его брюк, — все это было прекрасно, словно произведение искусства; но вы могли видеть, что это — реально, и это все меняло.
— Бэгли, — сказал я, — я хочу, чтобы ты пошел со мной сегодня ночью на охоту.
— Браконьеры, полковник? — спросил он, и искры удовольствия мелькнули в его глазах.
— Нет, Бэгли, гораздо хуже, — ответил я.
— В котором часу, сэр? — спросил он, хотя я еще не сказал ему, на что именно мы собираемся охотиться.
Было уже десять часов, когда мы отправились в путь. В доме царила тишина. Моя жена была с Роландом, который оставался совершенно спокоен, — сказала она, — и который (без сомнения, лихорадка уже прошла) чувствовал себя лучше с тех пор, как я приехал. Я велел Бэгли надеть поверх вечернего сюртука толстое пальто и сам надел крепкие сапоги, потому что земля была как губка, а то и хуже. Разговаривая с ним, я почти забыл, что мы собирались делать. Было еще темнее, чем вчера, и Бэгли держался близко ко мне, пока мы шли. В руке у меня был маленький фонарь, который отчасти помогал нам ориентироваться. Мы дошли до поворота тропинки. С одной стороны располагалась лужайка, из которой девочки сделали площадку для крокета, — чудесная лужайка, окруженная высокой живой изгородью из остролиста, которому было лет триста или даже больше; с другой — развалины. Я решил, что лучше всего остановиться здесь и перевести дух.
— Бэгли, — сказал я, — в этих развалинах есть что-то такое, чего я не понимаю. Именно туда мы и направляемся. Держи свои глаза открытыми, будь внимателен. Хватай любого незнакомца, какого увидишь, — мужчину или женщину. Не делай больно, но хватай, когобы ни увидел.
— Полковник, — отозвался Бэгли с легкой дрожью в голосе, — говорят, что там есть вещи, которые не мужчина и ни женщина.
У меня не было времени на пререкания.
— Ты готов следовать за мной, друг мой? Это единственное, что я хотел бы знать, — сказал я.
Бэгли, не говоря ни слова, отдал честь. Я понял, что бояться мне нечего.
Мы шли, насколько я мог судить, точно тем же путем, каким я шел, когда услышал вздох. Однако мрак был настолько полным, что мы не видели ни деревьев, ни тропинки. Мы чувствовали, как наши ноги ступают по гравию, а спустя мгновение, — как они бесшумно погружаются в скользкую траву, вот и все. Я выключил фонарь, не желая никого пугать, кто бы это ни был. Бэгли следовал, как мне казалось, точно по моим следам, когда я, как и предполагал, направился к громаде разрушенного дома. Казалось, мы долго шли на ощупь, ища нужное место; всхлипы влажной почвы под ногами были единственным признаком нашего продвижения вперед. Через некоторое время я остановился, чтобы посмотреть или, скорее, прочувствовать, где мы находимся. Темнота была очень тихой, но не более тихой, чем это обычно бывает в зимнюю ночь. Звуки, о которых я упоминал, — треск веток, шорох гальки, сухих листьев или ползущей по траве твари, — становились слышны, когда вы прислушивались, и все они были достаточно таинственны, если ваш ум не был занят чем-то другим, но для меня они были сейчас радостными признаками живой природы, даже в смертельных объятиях мороза. Пока мы стояли неподвижно, из-за деревьев в долине донеслось протяжное уханье совы. Бэгли вздрогнул, пребывая в состоянии общей нервозности и не зная, чего он боится. Но для меня этот звук был ободряющим и приятным, так как был вполне понятен.