Открытая дверь и другие истории о зримом и незримом - страница 4

— Конечно, мальчик мой, я это знаю. Но ты болен, и тебе необходима тишина. Ты не только не слабоумный, Роланд; ты — мальчик рассудительный и все понимаешь. Но когда ты болен, то должен забыть на время себя прежнего; ты не должен делать все, что мог делать, будучи здоровым.

Он с каким-то негодованием махнул своей худой рукой.

— Отец, я вовсе не болен, — воскликнул он. — О, я думал, когда ты приедешь, то поймешь меня! Как ты думаешь, что со мной происходит, со всеми нами? Симсон вполне здоров, но он всего лишь врач. Как ты думаешь, что со мной происходит? Я болен не больше вашего. Врач, стоит ему только посмотреть на вас, сразу считает вас больным, — и он здесь именно для этого, — и его единственная цель — это уложить вас в постель.

— Это самое лучшее место для тебя сейчас, мой дорогой мальчик.

— Я решил, — сказал он, — что буду терпеть все, пока ты не вернешься домой. Я сказал себе, что не буду пугать маму и девочек. Но теперь, отец, — воскликнул он, чуть не вскакивая с постели, — я скажу тебе: это не болезнь, а тайна.

Его глаза сияли, его лицо горело так, что у меня сжалось сердце. Это могла быть только лихорадка, а лихорадка вполне могла оказаться смертельной. Я взял его на руки, чтобы уложить обратно в постель. «Роланд, — сказал я, стараясь подыграть бедному мальчику, что, как я знал, было единственно возможным в данной ситуации, — если ты собираешься открыть мне эту тайну, намереваясь сделать что-то хорошее, то должен совершенно успокоиться и не волноваться. Но если ты будешь волноваться, я буду вынужден не позволить тебе говорить».

— Хорошо, отец, — ответил мальчик. Он был спокоен, как если бы все прекрасно пониял. Когда я уложил его обратно на подушку, он устремил на меня тот благодарный, ласковый взгляд, которым дети, когда они больны, разбивают сердце; слезы, вызванные слабостью, показались у него на глазах. — Я был уверен, что как только ты приедешь, то сразу поймешь, что нужно делать, — сказал он.

— Ты можешь быть уверен в этом, мой мальчик. А теперь, спокойно, расскажи все, как подобает настоящему мужчине. — Подумать только, я лгал своему собственному ребенку! И сделал это только потому, что полагал его рассудок нездоровым.

— Да, отец. В парке есть кто-то… с кем плохо обошлись.

— Успокойся, мой дорогой, ты же помнишь, что волноваться тебе нельзя. И кто же этот «кто-то», с кем плохо обошлись? Мы все исправим.

— Это не так просто, — воскликнул Роланд, — как ты думаешь. Я не знаю, кто это. Там просто кто-то плачет. О, если бы ты только мог это услышать! Он проникал в мою голову во сне. Я слышал его ясно, очень отчетливо, а они думают, что я все выдумал или, может быть, у меня бред, — сказал мальчик с презрительной улыбкой.

Этот его взгляд озадачил меня; он был не так уж похож на больного лихорадкой, как я думал. — А ты уверен, что тебе это не приснилось, Роланд? — спросил я.

— Приснилось? Нет! — Он снова вскочил, как вдруг спохватился и лег обратно, с той же самой улыбкой на лице. — Пони тоже это слышал, — сказал он. — Он подскочил, как будто его подстрелили. Если бы я не схватил поводья, — ведь я был напуган, отец…

— Тебе нечего стыдится, мой мальчик, — сказал я, сам не зная почему.

— Если бы я не вцепился в него, как пиявка, он бы перебросил меня через голову; он мчался и, казалось, даже не дышал, пока мы не оказались возле двери. Неужели и пони это тоже почудилось? — произнес он с легким презрением, но все же проявив снисходительность к моему непониманию. Потом он медленно добавил: — В первый раз это был всего лишь крик; я услышал его до твоего отъезда. Я ничего не сказал тебе, потому что это было так ужасно — бояться. Я подумал, что это может быть заяц или кролик, попавший в силки, и пошел утром посмотреть, но там ничего не было. Но уже после того, как ты уехал, я услышал очень отчетливо; кто-то говорил. — Он приподнялся на локте, подвинулся поближе ко мне и посмотрел в лицо: — «О, мама, впусти меня! О, мама, впусти меня!» — Когда он произнес эти слова, его лицо затуманилось, губы задрожали, мягкие черты лица исказились, а когда он закончил произносить эти слова, из глаз его хлынули слезы.