Открытый прицел и запах напалма(СИ) - страница 3

Урча двигателем, неожиданно к столовой подкатил новенький серебристый внедорожник с затененными стеклами. Со снятым номером. Завизжал тормозами, вильнул к обочине, остановился у бордюра. За рулем "железного коня" сидел ополченец, предположительно, чеченской национальности. Показалась его голова из окошка.

- Ну что, войны не будет! Бандеровцы обосрались! - крикнул он по-русски с едва заметным акцентом. И загоготал.

Ответом был взрыв смеха и несколько фраз на родном ему языке.

Роман, полуобернувшись, посмотрел на "отжатую" у кого-то машину и скривил губы - вряд ли ее новый владелец на такой тачке на передовой с врагом дерется. Не нравилось Са**нову, что кто-то приезжает в его родной город, вроде как помочь, а на самом деле из войны извлекает личную выгоду: занимается, в сущности, откровенным грабежом. Такая вот мимикрия.

Ведь, если разобраться, любого человека можно приписать к "майданутым", если у тебя имеется крутой "Ленд Ровер Спорт". Впрочем, не у каждого он и есть. Богатеньких, понятно, не особо-то жалко, потому что те беззастенчиво обдирают большинство своих сограждан, да и многие из них, чего тут скрывать, ретиво или пассивно поддерживали в Донецке идеи Майдана. Однако сейчас не те времена, когда были актуальны плакаты классовой борьбы: красноармеец, широко расставив ноги, протыкает штыком брюхатого буржуя. Сбегут бизнесмены, а работу простым людям, где искать? И все же! На жизнь не так нужно зарабатывать. Порядок должен соблюдаться не по закону джунглей. Почему кто-то - безнравственный, бесчестный и корыстолюбивый - на войне жиреет от денег, тогда как другие теряют все, что у них было? И Са**нов задался вопросом: "Почему за это не наказывают?"

Роман старался гасить в себе это внутренне несогласие. А что он мог сделать? Решительно ничего. В бурлящем котле гражданской войны всегда всплывает много мути и грязи, и понимание у таких людей, независимо от национальности, примитивное: что хочу, то и ворочу. Чем лучше тот же Сэм или Пикасо, два уголовника, что затянули Са**нова в историю с мародерством? Они ведь русские, местные. Естественный ход развития. Ибо, как известно: "Белые пришли - грабють, красные пришли - тоже грабють". В общем, лучше выругаться - и хватит об этом.

Откуда-то возник К**шеев, поправляя на своем плече автомат. Он подошел к Роману:

- О! Ты здесь. А я тебя искал.

- Я тебя тоже искал. Чай будешь?

- Можно.

К**шеев бросил взгляд на внедорожник:

- Красиво жить не запретишь.

- И воевать тоже, - ответил ему Роман. - Щедрый, однако, у них Аллах.

Самолет, покрутившись в воздухе, действительно убрался восвояси на "нэньку" Украину. Пилот решил, видимо, пока приберечь древние советские авиабомбы и ракеты. Либо вообще угрожал непонятно кому. Заданной ему цели ополченцы не могли знать.

Дали отбой тревоги.

"Ленд Ровер", сверкая лаковыми боками, куда-то укатил.

Бойцы вышли из-за строений, кустиков и деревцев. Потянулись обратно к казарме, рассосались по своим местам.

***

Около полудня объявили построение на плацу.

Бойцов выстроили буквой "П". К ним вышел командир "Востока".

Роман впервые вживую увидел Александра Ходаковского, которого представили по позывному "Скиф". Человек среднего роста, поджарый, лицо продолговатое, с еще не оформившейся бородкой. Вокруг глаз темнели круги от недосыпания. На нем был спецназовский комбинезон бойцов "Альфы", кепи и разгрузочный жилет - все черного цвета.

- Пока мы умираем за нашу свободу, - отрывисто и резко, словно задыхаясь, начал витийствовать Ходаковский, - какие-то твари разграбили часть, забрав личные вещи наших товарищей! Этих крыс надо стрелять на месте!.." - и далее продолжил в том же духе.

Бойцы слушали комбата молча, с тяжелым взглядом на лицах, шевеля желваками. Ходаковский твердым шагом прохаживался перед строем, продолжал чеканить слова, подчеркивая их суровость внешним негодованием.

Роман голову не опустил, но прятал глаза и так стиснул зубы, что заболели челюсти. Сердце выпрыгивало из груди больше не от страха, а от стыда. Он почувствовал себя "чужим среди своих", не знал, куда спрятаться от рубящих командирских слов, ведь совесть не могла им противостоять. На душу легла горечь.