Откуда ты, Жан? - страница 6

Во дворе кто-то пронзительно свистнул. Ваня, вздрогнув, прислушался. Лицо его порозовело, а светлые глаза чуть сузились.

— Мама, Харис меня зовёт, — сказал он, забыв о своих пререканиях.

— Опять этот Харис. Зачем он зовёт?

— Играть.

— Хоть бы на рыбалку сходили. Больше пользы. Гляди, на уху поймаете.

— Днём рыба не клюёт. Мы договорились пойти на рассвете.

— Не забудь, Ирина, что сказал тебе муж перед смертью! — заметила тётка Глафира. — Берегись воды! Не утонул бы…

Ваня посмотрел на мать. Она стояла растерянная. Застывшие глаза пристально глядели куда-то в угол.

— Мама! — потянул её Ваня за рукав. — Почему нельзя на рыбалку?.. Что говорил отец?

— Давно это было, сынок, давно. Тебе тогда исполнилось три месяца. Мы бежали от немецких солдат, и отец твой заболел в дороге. Пил воду из ручья. Когда был ещё в памяти, сказал: всё дело в этой воде. Потом начал бредить. Всё той же водой отравленной…

— Расскажи, Лукинична, всё расскажи. О том, что видел муж во сне и как он с чёртом возился, — наставляла тётка Глафира, пристукивая можжевёловой палкой. — Не бойся. Пусть мальчик узнает.

— Зачем же пугать его?

— Расскажи, мама! Я не боюсь.

— Подрасти немного. Иди лучше, сынок, поиграй.

— Нет, я никого не боюсь. Ни чёрта, ни дьявола. Два раза лазил в церковь — и ничего там не видел. Сегодня поднимусь ещё на колокольню — там не покажутся ли…

— А как же ты в церковь залез? — удивилась тётка Глафира. — Её ведь заперли на замок.

— Переднюю дверь. А заднюю заперли только изнутри. Мы пролезли в окно и открыли её. Сегодня вот, когда играли в красных…

— В красных? В святом доме? — всплеснула мать руками. Глаза её расширились, тонкие, высохшие губы начали дрожать.

— Вот! Пожалуйста! — упрекнула Глафира. — Выпустила раз поводья — получай. Бог накажет за такое глумление. Без кары не оставит, как того учителя. — И злорадно добавила — А тому ироду уже не выздороветь…

— Больше туда не ходи, сынок, — попросила мать.

— Надо мне, мама. Сегодня мы выбираем командира. Кто не побоится войти первым — тот и командир.

— Пусть идёт! Пусть он там себе шею свернёт! — сказала тётка Глафира и, набросив чёрную шаль на голову, быстро вышла из дома.

— Мама, почему она так проворно выскочила?

Ирина Лукинична пожала плечами:

— Не знаю, Ванюша. Может, обиделась… Она ведь нам с тобой добра желает.

— Не верю… Добра ли?

— Добра, добра, сынок! Старается, чтобы рос ты умным, а не безбожником. Надо верить…

— И в царя, и в бога?.. Если безбожники неумные, как же они победили? Ведь у царя сколько пушек было…

Но мать своё твердила:

— Вера учит людей хорошему — не убивать, не грабить…

— А раз так, почему же поп Гапон рабочих под расстрел повёл? Мы по истории проходили. Это уже точно так было.

— Не знаю, не знаю, сынок. Порой и мне приходят в голову разные мысли. Боже, прости нас грешных…

— Мама, тётя Глафира назвала меня заблудшим… Кто же я? По метрике — родился в Польше. А не, поляк. Белорус. Но белорусского языка не знаю. И Белоруссию даже во сне пока не видел. Какая ж это родина? Люди говорят: земля родная та, где наелся досыта…

— Если бы ты в Белоруссию вернулся, по-другому заговорил, — сказала мать.

— С чего ж это?

— Свои, сынок, — всегда свои. На что ёж, и тот говорит своему ежонку: мягонький ты мой да кругленький…

Ваня рассмеялся.

— Но ежи не разговаривают.

Мать замолчала.

Когда в печке запылали дрова, Ваня, глядя в огонь, задумался. Какая же она, Белоруссия? Почему её мать не забывает? Ему вот неплохо и в Казани. Захочешь купаться — река рядом. И лес под боком. Правда, ягод в лесу не густо. Много народа в городе — живо срывают. Но город есть город. И ещё какой! Город, в котором учился Ленин. Классный руководитель Николай Филиппович водил их вчера в университет. Показал парту, за которой сидел Володя Ульянов…

Да, если выпадет случай побывать на родине, в Белоруссии, много расскажет он тем ребятам про этот город…

На улице снова послышался громкий свист.

— Мама…

— Ладно, беги, раз Харис тебя ждёт! Будь красным разбойником, — обиделась мать. Она села на стул и, спрятав руки под передником, тяжело вздохнула — Не для того тебя растила, чтобы стал ты пропащим.