Отравление в шутку - страница 49

Я посмотрел на чулок, ведерко и на безумца.

— Какое же преступление вы расследуете? — спросил я.

— Видите ли, — с сомнением в голосе ответил мой собеседник, — я еще толком не знаю. В этом и заключается проблема.

— А! — отозвался я с поразительной сдержанностью. — Но не кажется ли вам, что ваше расследование оказалось бы более плодотворным, если бы вы знали, что же именно надо расследовать. Я хочу сказать, что в таком случае вы, возможно, нашли бы гораздо более существенные улики.

— На нем краска, — сообщил мне незнакомец, поднимая ведерко. — Хотя, что и говорить, это может оказаться несущественным. Все дело в том, что это за краска. И кроме того, мне не хватает информации о снеге.

Меня охватило желание вцепиться в собственную шевелюру и как следует потянуть.

— Послушайте, — сказал я вместо этого. — А кто вы, собственно, такой?

— Все в нашем сознании, — обнадежил он меня. — Один индийский йог хорошо мне это объяснил. Надо закрыть глаза, сосредоточиться, и истина… О, простите меня! — спохватился он, вдруг вспомнив, что я ему задал вопрос. — Меня зовут Росситер. Я детектив.

Тут я все вспомнил. Вспомнил телеграмму, пришедшую поздно вечером, и слова Мэтта о безумном англичанине. Незнакомец был примерно моего возраста, сонное, добродушное и простодушное лицо. Ясные глаза, глядящие на мир с каким-то наивным любопытством. Кроме того, у него был и мощные покатые плечи матроса. Оттого что он сутулился, его длинные руки казались еще длиннее. На его высокой фигуре болтался пиджак пыльно-зеленого цвета. Ботинки были огромного размера. На нем был темный галстук ученика Харрсу. Этот галстук плохо вязался с описанием Росситера, данным Мэттом. Кроме того, я был еще под впечатлением его гордого заявления: «Я детектив».

— У меня есть теория, — на полном серьезе продолжил он. — Наше сознание обладает временем. Просто надо зажмуриться и храбро идти вперед. А затем знаете, что происходит?

— Конечно, — отвечал я. — Вы летите кубарем с лестницы.

— Вы падаете и оказываетесь в самом центре истины. Я не боюсь столкновений с неодушевленными предметами. Все эти стены, столбы, заборы — ерунда. Я постоянно в них вращаюсь. Главное — мысль. Но теперь это большая редкость. Люди не понимают чистого эфира обмена мыслями. Потому что так трудно работать без риска быть уволенным. — Он нахмурился, вспоминая о своем печальном опыте в этой области. — Но я всегда хотел быть детективом. Поэтому, когда меня уволили в Нью-Йорке отовсюду, откуда это только возможно, я стал детективом. Что и говорить, это было не очень честно с моей стороны, но я все же стал им.

— Но как? — удивленно спросил я, плохо понимая, сон это или явь.

— Я посетил шефа нью-йоркской полиции, — угрюмо пробурчал мой собеседник.

Шутка зашла слишком далеко. Я уже собирался отпустить кое-какие замечания, когда, глянув на Росситера, вдруг понял, что он вовсе не шутит. Может, он и псих, но не шутник.

— Он и назначил меня детективом, — продолжал молодой человек. — Я бы показал вам мой значок, но я его куда-то дел. Зато у меня есть удостоверение.

Он уселся на ступеньку, совершенно не имея ничего против того, что на плечах у него, словно накидка, лежит грязный коврик. Выплюнув окурок, прилипший к его нижней губе, он вытащил кисет с табаком, бумагу и, гордо поглядев на них, стал сворачивать фантастическую сигарету. Она напоминала недоразвитый рог изобилия, из которого обильно сыпался табак. Горела она как добрый факел. Добродушно попыхивая ею, он как ни в чем не бывало говорил:

— Вообще-то мне следовало бы сперва зайти в дом, но я решил сначала порыскать здесь. А то еще выгонят, чего доброго… Я решил, что нет смысла быть дипломатичным. У меня это плохо получается. В таких случаях я либо опрокидываю тарелку с супом, либо говорю что-то не так. Сам даже не знаю почему. Старик, — махнул он в сторону дома сигаретой, сиявшей, как бенгальский огонь, — считает меня самой настоящей отравой. Черт знает что! — Внезапно он смущенно поглядел на меня. — А вы, часом, не из семейства Куэйлов?

— Нет, я друг семьи. А разве вы не слышали?

— Чего не слышал? Раз вы не Куэйл, — расплылся он в широкой добродушной ухмылке, — тогда все в полном порядке.