Отрезанный - страница 12

– Иди ко мне, малышка! – восклицал Пауль.

Вначале казалось, что это ему удалось, – собачонка остановилась возле пешеходного перехода. На фоне легкой измороси ее черная шерсть отчетливо блестела. Испуганно моргая, она почесалась. Однако, как только Херцфельд стал спокойным голосом подзывать ее к себе, хвост животного перестал висеть как замороженный и трусливо зажатый между ее задних лап – он завилял.

– Не бойся. Или ко мне, моя хорошая, – продолжал звать к себе собаку Херцфельд.

Собака поглядела на судмедэксперта и вроде бы стала проникаться к нему доверием. Но тут появился он – рабочий.

Этот мужик возник словно ниоткуда, такой же высокий и худощавый, как и Херцфельд. Однако та легкость, с какой рабочий нес тяжелый ящик с инструментами, говорила о том, что этот человек по своей силе явно «играл в другой лиге».

– Пшел отсюда! – воскликнул мужчина и грязно выругался.

Как выяснил позже Херцфельд, этот неотесанный мужлан работал на стройке кровельщиком и имел прозвище Рокко[3].

Вначале Пауль подумал, что грубость адресована ему, но затем произошло нечто такое, что не поддается никакому объяснению – работяга со всей силы ударил беременную суку по животу тяжелым, подбитым железными скобами сапогом.

Собака взвыла, и ее вой был одновременно невыносимо громким и предельно обиженным. От этого душераздирающего вопля у Херцфельда в мозгу что-то щелкнуло, как будто переключился выключатель, встав на отметку «слепая ярость». В то же мгновение разум перестал управлять его отнюдь не тренированным телом сорокатрехлетнего человека, и профессор стал походить на настоящего зомби. Не отдавая отчета своим поступкам и не думая о возможных последствиях, он начал действовать так, словно им управлял кто-то другой.

– Эй, ты, трусливый недоносок! – услышал Херцфельд свой собственный яростный голос.

Это произошло как раз в тот самый момент, когда работяга намеревался вторично ударить ногой загнанную в угол собаку.

– Чего? – Рокко повернулся и посмотрел на профессора так, как будто перед ним стояло ведро с помоями. – Что ты там вякнул, педрилло?

Мужчин отделял друг от друга всего лишь маленький шажок. В руках кровельщика ящик с тяжелыми инструментами смотрелся как пустая картонная коробка из-под ботинок.

– Какое из произнесенных мною слов ты не понял? – задал вопрос Пауль. – Трусливый или недоносок?

– Погоди! Я выверну тебе все кишки так, что ты говном изойдешь! – Рокко хотел было добавить что-то еще, но стал захлебываться от злости и глотать слова так, что собравшейся толпе зевак разобрать их было просто невозможно.

Херцфельд использовал элемент внезапности – словно распрямившаяся пружина, он бросился вперед и нанес головой сильнейший удар по квадратному лицу мучителя животных.

Послышался хруст, и кровь потоком хлынула из носа рабочего. Однако Рокко не издал ни звука – он был ошеломлен от такой наглости. Между тем собачонка, которая по счастливой случайности вроде бы не получила серьезных травм, осторожно выбралась из опасной зоны и подбежала к своему вновь появившемуся владельцу. Он стоял среди других зевак и наблюдал за неравным боем между тщедушным профессором и мускулистым Голиафом.

Пауль защищался как умел и отразил пару тычков, но, получив тяжелейший удар в грудь, зашатался. Казалось, что с ним покончено. Однако везение взяло верх над правом сильного – работяга наступил на обледенелую плитку, поскользнулся и грохнулся на тротуар, ударившись затылком. Но он не отключился и попытался подняться с намерением отколотить своего противника, представляя при этом достаточно легкую мишень для зимних ботинок Херцфельда.

Судмедэксперт наносил Рокко удар за ударом, попадая то в голову, то в живот, то в грудь и опрокидывая его на спину. Когда же громила все же смог найти точку опоры и вновь приподняться, то профессор со всей силы ударил его кулаком в лицо. Пауль продолжал бить работягу до тех пор, пока тот не потерял сознание.

Позже Херцфельд узнал у полицейского, бравшего с него показания, что Рокко чуть было не получил тяжелую черепно-мозговую травму и, по оценке врачей, в течение целого месяца будет прикован к больничной койке, принимая одну только жидкую пищу. Сам же профессор отделался опухолью кисти руки, которая, естественно, пройдет гораздо быстрее. Тем не менее Пауль понимал, что потребуется время, прежде чем он вновь сможет безболезненно делать надрезы своими поврежденными пальцами.