Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. - страница 7

с собственными военнослужащими (ч. 1 ст. 6).

Более или менее последовательно приведенное положение реализовывалось русскими медиками в дальнем тылу армий. Однако на передовой, особенно в условиях массового поступления раненых, медицинская помощь туркам, по понятным причинам, оказывалась обычно лишь после того, как ее получали все «собственные военнослужащие»[12]. Иной подход являлся скорее исключением, и единственное, на что могли рассчитывать в подобной ситуации раненые османы, это на первоначальную перевязку русским санитаром, помощь своих товарищей и попечение со стороны турецкого медицинского персонала (если, конечно, таковой оказывался поблизости).

3. По соглашению между воюющими, раненые противника могут быть переданы последнему немедленно после сражения (ч. 2 ст. 6).

Данная норма эпизодически применялась русскими и османами в ходе частных перемирий, заключаемых в целях выноса с «ничейной земли» убитых и раненых. при этом раненые одной стороны, обнаруживаемые санитарами другой, сразу же передавались за демаркационную линию и пленными, разумеется, не считались[13].

4. Больные и раненые военнопленные, признанные по выздоровлению негодными к военной службе, должны быть возвращены на родину еще до окончания войны (ч. 3 ст. 6).

Один из немногих примеров такого освобождения относится к ноябрю 1877 г., когда противнику было возвращено одновременно до 3 250 военнослужащих, плененных при взятии кр. Карс[14]. Правда, в ходе этого мероприятия штаб Кавказской армии допустил ряд нарушений как ст. 6 «Конвенции», так и сопряженных с ней норм обычного права, а именно:

— репатриация проводилась без согласования с турецкой стороной и даже без уведомления последней;

— состояние большинства возвращаемых вряд ли позволяло считать их полностью выздоровевшими, т. к. освобождались они, главным образом, с целью сокращения числа пациентов в лечебных учреждениях крепости;

— пленным выдали по 1,5 руб. на приобретение продуктов питания в пути (из расчета по 15 коп. в сутки), но не предоставили им ни зимнего обмундирования, ни транспортных средств, ни медицинского сопровождения.

Все это вылилось в массовую гибель репатриантов, подлинные масштабы которой остались не вполне ясны. так, В. И. Гиппиус считал, что аванпостов оттоманской армии достигли тогда лишь «очень немногие»[15]. Согласно телеграмме корреспондента «Таймс» от 11 (23) декабря 1877 г., количество этих немногих не превысило 300 человек[16]. Однако по смыслу ноты МИД Турции от 12 (24) декабря 1877 г., из Карса в Эрзерум к тому времени прибыло до 1 000 освобожденных из плена турецких военнослужащих[17].

II. Российское законодательство о военнопленных противника мы рассматриваем как комплексную отрасль законодательства, во многом совпадавшую с отечественным военным законодательством, но принципиально отличавшуюся от последнего особой юридической базой.

В этой связи считаем необходимым обратить первоочередное внимание на «правила, которыми Россия, основываясь на заключенных договорах и общепринятых принципах международного права, намерена руководствоваться по случаю войны с Турцией, как в отношении неприятеля и его подданных, так и нейтральных держав и нейтральной торговли» от 11 мая 1877 г. (приложение 2). Документ этот регулировал целый ряд вопросов. Однако в контексте проводимого исследования наибольший интерес вызывают его п. п. I, II, X и XII, а именно:

1. Подданным Порты, застигнутым началом военных действий (12 апреля 1877 г.) на территории России, разрешается «продолжать во время войны свое пребывание и свои мирные занятия в пределах империи под защитой действующих законов» (п. I).

Право это носило, в общем-то, традиционный характер, ибо применялось и в ходе прежних вооруженных конфликтов между Россией и Турцией (Крымской войны 1853–1856 гг., Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. и др.). Вместе с тем, уже в апреле 1877 г. российские органы внутренних дел инициировали вопрос об административной высылке из отдельных регионов страны (главным образом, из южных губерний) тех турецких подданных, которые хотя и «не совершали деяний, подлежащих ведению судебной власти», но пребывание коих в России полиция признавала «неудобным» «по обстоятельствам настоящего времени и по местным соображениям».