Отторжение - страница 38

— Мы очень рады, что у Питера появился друг, — нарушает молчание его мама, наконец-то! — Чем ты занимаешься, Шон? В смысле, хобби у тебя есть?

— Ээээ… Делаю макеты из бумаги…

— Ну да, мы видели, — миссис Грейсон улыбается. — Питер показывал.

— А спорт? — перехватывает мистер Грейсон. — Играешь во что-нибудь?

— Не особо, — пожимаю плечами и утыкаюсь в тарелку.

Все это время, после каждой фразы, Рита недовольно закатывает глаза и, в конце концов, не выдерживает.

— Да он школу прогуливает, когда торчит у нас! Его не аттестовали за семестр по трем предметам! Что же хорошего!

Питер стискивает зубы и бросает злобный взгляд на сестру. Их отец качает головой и смотрит на меня.

— Да, это нехорошо. Шон, не стоит пренебрегать учебой. Ты можешь приходить к нам и после уроков…

Киваю, глядя исподлобья на Риту. Она недовольно кривит рот, резко встает.

— И вообще он изгой! Его никто в школе ни во что не ставит! Тоже мне друг нашелся!

Она убегает наверх. Мне только и остается, что быстро встать, накинуть куртку и уйти, чтобы больше ни с кем не разговаривать.

Мотаюсь бесцельно на машине по городу, доезжаю до моста Чесапик Бэй, но в последний момент сворачиваю. Почему-то боюсь, что, въехав на мост, могу потом не вынырнуть. Вдруг мост поглощает людей, которые избежали наказания за преступления. Мне становится по-настоящему жутко. Две дороги моста кажутся зловещими.

Возвращаюсь домой поздно. Прямо в дверях меня встречает обеспокоенная мама и недовольный отец.

— Где ты был? — строго спрашивает он.

— Да так, у друга, ужинал…

Хочу проскочить по лестнице в свою комнату, но папа хватает меня за руку.

— Что за друг? Позвонить ты не мог?

— Не подумал…

— А ты никогда не думаешь ни о чем…

— Кларк… — пытается вступить мама, но отец затыкает ее одним жестом.

— Где ты был? — повышает он голос, но даже это не сможет заглушить разочарования.

— У друга, говорю же.

— У какого?

— Да там, парень один…

И тут он достает откуда-то и кидает на стол два конверта.

— Это из школы! — поясняет папа, хотя и так все понятно. — Скажи еще, что торчал все эти уроки, которые прогулял, у своего друга!

— Угу.

— Ты провалил три предмета! Завалил, Шон! Ты не хочешь учиться?

— Сынок… — снова мама.

— Так, — папа строг. — Покажи мне свои руки.

— Ну, пап!

Блин, только не это. Только не сейчас…

— Быстро, Шон!

Задираю рукава, и все, конечно, сразу ясно.

— Ты опять за старое! Завтра же возвращается к доктору Перкинс. Хватит врать нам! Быстро за уроки! И чтобы больше никаких прогулов! Не заставляй возить тебя в школу и забирать оттуда! Еще такого тебе не хватало!

Эти порезы ничего не значат. То есть, физически от них никакого вреда. Это же не попытка покончить с собой. Нет. На такое смелости не хватит. Мне же даже жить страшно. Психотерапевт доктор Перкинс называла это «тебе-надо-перестать-наказывать-себя-Шон». А мне кажется, что не надо. Заслужил наказание и посуровее. Уверен, что мой отец с этим согласен.

Шон не появляется неделю, и я по нему скучаю. Нравится мне это или нет, но так и есть. Скучаю. Хотя он кажется странным и даже пугает, но все равно он как будто стал струей свежего воздуха в моем душном убежище. Не подумал бы, что мне будет так не хватать этого парня. Как не подумал бы, что и воздуха вдруг будет так не хватать. В доме ведь сижу, а не в космической изоляции. Но даже в собственном доме, оказывается, бывает трудно дышать, когда дом становится твоей зоной отчуждения.

— Ты к нему несправедлива, Рита, — пытаюсь в который раз говорить с сестрой, но она только нос воротит и фыркает при упоминании Шона. — Он мой единственный друг, он меня поддерживает…

— Да брось, Питер! — Рита разводит руками, как будто я не замечаю очевидного. — Какой друг! То же мне! Нашел друга! Да он ни слова не говорит в школе, просто молча смотрит, как все ржут и издеваются над твоими фотографиями! Он ни-че-го не говорит. Так поступают друзья?

Я не знаю, что ответить. Не то чтобы мне обидно. Не от того, что Шон не защищает меня, уж точно. Мы с ним не в том положении, чтобы подставляться друг за друга. Может, он меня вообще от всех скрывает. Я бы, наверное, скрывал себя. Но я понимаю, как все это отражается на Рите. Нет, не понимаю, на самом деле — только представлять могу. Она теперь выглядит одинокой и грустной. Она перестала выкладывать солнечные фотографии в Инстаграм. На днях за завтраком спросил ее, не хочет ли она сфоткать мамины блинчики — они были так красиво политы кленовым сиропом — и кофе в ее любимой кружке с синими полосками. Но Рита только посмотрела на меня как на больного. «Извини», — сказал я. Она даже не позавтракала.