Отторжение - страница 62

Он кивает и смотрит на меня.

— Это ненужный героизм, парень…

— А это никакой не героизм вообще! — обрываю.

— Такое нельзя спускать. Никому. И дело тут не только в тебе и твоих принципах.

Решаю лучше помолчать.

— Вы вообще понимаете, — строго, как будто отчитывает, говорит Крипсон теперь директору, — что тут у вас произошло? Толпа избила парня до полусмерти средь бела дня. Одни били, а другие подбадривали. Вашу мать, такое даже в тюрьмах и на войне не происходит. Я бывал и там, и там, вам известно, но такого не видел. Чтобы все разом… Накинулись на одного парня, остервенело, с такой ненавистью… — он грубо ругается, и директор бросает на него укоризненный взгляд. — Они бы точно его убили, черт подери, если бы я не появился.

— Но если Шон не назовет их, мы ничего не сможем сделать, Конни! — директор как будто пытается нападать, но с Крипсом такие штуки не проходят.

Он вытаскивает туза из рукава. Да какого там туза — джокера.

— Я не успел сказать вам, что починил камеру там, в холле, как раз двумя днями раньше.

И он кладет на стол диск, на котором очевидно запись всего, что произошло. И понятно, что эта камера установлена так, что с нее все очень хорошо видно. Вскакиваю со стула, хватаю рюкзак и выбегаю из кабинета. Бегу до лестницы, и там ногу простреливает сильной болью в районе синяка. Матерюсь, останавливаюсь и утыкаюсь лбом в стену.

Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем около меня появляются Рита и мистер Крипсон.

— Теперь все будет правильно, — говорит он.

— Я думал, мы друзья! — выдавливаю сквозь зубы.

— То, что они сделали, должно быть известно. Они должны быть за это наказаны, Шон. Это все даже не имеет отношения к тебе…

— А я должен быть наказан, за то, что не сделал?

— Ты уже достаточно наказан, думаю. Это затянулось. Потому что никто никогда не накажет тебя больше, чем ты сам. Ты проявил однажды человеческое чувство, страх, это нормально. Они вели себя как звери, как свора бешеных собак. Таких надо отстреливать, если хочешь мое мнение, парень, — он вздыхает. — Ладно, остынь пока. Сам все поймешь когда-нибудь.

Мне хочется оскорбить его, сказать что-нибудь очень обидное вслед. Но что, в самом деле, может обидеть мистера Конни Крипсона.

— Шон, пожалуйста, успокойся, — Рита касается моей руки, кончиков пальцев, потому что все остальное скрыто под гипсом.

— Отстань!

— Перестань себя корить, — голос у нее мягкий, тихий.

Она теперь касается моего плеча.

— Так нельзя, — продолжает она. — Во-первых, ты не знаешь, как бы все сложилось, если бы ты тогда кинулся в горящий спортзал…

— Что? — открываю рот и выпучиваю на нее глаза.

В самом деле, не понимаю, куда она клонит. В смысле, как бы сложилось?

— Вы могли оба сгореть.

Открываю рот, чтобы сказать, какую она сейчас несет чушь, но Рита не позволяет перебить себя.

— Могло быть две смерти. Две несчастные семьи, вдвое больше горя, Шон. Я знаю, может, это звучит кощунственно, но две смерти всегда больнее, чем одна, и то, что ты остался жив…

— Перестань! — наконец возражаю. — Это чушь! Я мог спасти ее!

— А мог и не спасти, — она смотрит мне в глаза и закусывает губу. — А мог… Даже если бы спас… А если бы покалечился? Думаешь, легко было бы ей каждый день смотреть на тебя? Я знаю, о чем говорю, поверь. Я провела слишком много дней, думая, что лучше бы Питер не бросался тогда меня спасать. Он бы остался здоровым, красивым… Ты не представляешь, как я жалела, и жалею до сих пор, что он полез в огонь! Ты говоришь, он герой. Да. Но жить рядом с таким геройством ничуть не легче, чем жить с твоим чувством вины. И если уж честно, то, я думаю, что большинство, да почти все, поступили бы так же, как ты. Я сто раз думала, а смогла бы, а бросилась бы я в огонь, если бы тогда там оказался Питер. И знаешь, скорее всего, нет. Струсила бы. Потому что люди боятся. Потому что это естественно. И никто не заслуживает того, на что ты сам себя обрек, Шон.

— Но я все равно виноват…

— Я знаю. И я виновата в том, что случилось с Питером. Я струсила тогда, забилась в самый дальний угол дома, хотя могла в самом начале пожара рвануть и выбежать. Могла, знаю. Но струсила. И корю себя за это каждый день.