Ответ на книгу Шедо-Ферроти - страница 4

было разрушено, потому что с ним заговорили не как с полубогом и даже не как с важной особой, но как с простым смертным, без всякой пощады для его поддельного авторитета. Вот все это было сделано; но, повторяем, мы не рассчитывали пленить этим воображения учащегося юношества. Имя г. Герцена действительно утратило то странное, почти мистическое значение, которое было сообщено ему обстоятельствами; но настроение молодых умов мало от того улучшалось. Мы были засыпаны пасквилями с бранью и угрозами, и против нас озлобились не одни наивные поклонники г. Герцена, а еще более те, кто понимал нелепость его идей, но пользовался ими для решения своих целей. Против нас началась тогда глухая агитация, которую мы не скоро могли выразуметь; принимались разные меры, чтобы нас компрометировать, затруднить, запугать, привести в уныние; распускались слухи, что мы подкуплены, и как бы в подтверждение этих клевет г. Герцен в своем Колоколе возвестил об одобрении, которое статья наша о нем заслужила в высших сферах, что, по расчетам интриганов, должно было непременно уронить нас во мнении общества и особенно молодежи. В русских журналах начали появляться против нас ожесточенные выходки. В печать проскользали даже такие статейки, в которых изъявлялось негодование на невежливый тон, с которым мы позволили себе говорить о г. Герцене.

Итак, если кумир был разбит, то поклонники остались, остались и жрецы, и они усугубили свою деятельность, чтобы поддерживать в русском обществе то настроение, которое было нужно для их целей; а потому в начале прошлого года наша молодежь была нисколько не в лучшем положении, чем прежде. В это время с особенной силой распространялось сочувствие к польскому делу в русском обществе, а с тем вместе распространялась мысль о разделении России на многие отдельные государства, как о чем-то в высшей степени необходимом в интересе прогресса. Что говорилось в разных местах открыто, то появлялось, только в другом тоне, в подметных листках. Люди честные и здравомыслящие приходили в уныние, и заговорить в то время против польских притязаний казалось делом не только самым непопулярным, но и опасным…

Что же мы видим в начале прошлого года? Мятеж, кровопролитие, тайные политические убийства, казни, бесславие и позор, уничижение, какого Россия не запомнит; русское имя, преданное всеобщему поруганию; вопрос, поднятый о самом существовании русского государства и русского народа; удушливая атмосфера будто перед грозой; самое несбыточное, казавшееся возможным, самое очевидное, казавшееся недействительным. Всем казалось делом легким заставить русское правительство делать все, что ему предпишут к подрыву всех основ своего государства. Люди самые серьезные, глубокие политики, правители государств, считали возможным обмануть нас комедией торжественных заявлений целой Европы и угрозами самой несбыточной европейской войны. Мы припоминаем, что была уверенность с одной стороны, было тягостное опасение с другой в неблагонадежности нашей военной молодежи…

Вот в каком положении находились русские дела за первые месяцы прошлого года. В каком положении находятся они теперь? Мятеж прекращен не только в западных губерниях, но и в Царстве Польском. Фантасмагория революции, носившаяся над Россией, исчезла, исчезли также и призрачные опасения европейской войны из-за Польши. С самой Крымской войны Россия не занимала такого выгодного положения в Европе и не пользовались таким уважением, как ныне. Не только все крики против нее умолкли, но ее союза ищут те самые державы, которые в прошлом году считали возможным издеваться над ней. Можно подумать, что целое столетие отделяет нас от тех возмутительных слов, сказанных во французском сенате, которые так болезненно отозвались в нашем Отечестве. Мы не скажем, чтобы в настоящее время все в наших делах обстояло благополучно, но верно то, что правительство может без всяких опасений совершать то, что оно сочтет за благо, и что от него, единственно от него, зависит счастливый или несчастливый исход всех наших задач, вопросов и затруднений.