Ответ - страница 22
Профессор налил палинки. — Выпей еще рюмку и убирайся ко всем чертям!
Миклош хохотал, восторженно хлопая себя по коленям и раскачиваясь из стороны в сторону. — Ну, дядя Зенон, ты сегодня в потрясающей форме! Клянусь, будь у меня столько юмора, я бы тоже давным-давно был профессором университета. Так ты замолвишь за меня словечко насчет перевода, а?
— Болванам не протежирую, — буркнул профессор. — Ну, иди!
— Слушаюсь! — Молодой Фаркаш вскочил, щелкнул каблуками. Его глаза еще были влажны от смеха, лакированные волосы чуть-чуть взъерошились на затылке, но он тотчас же заботливо пригладил их обеими руками, затем стал навытяжку, высокий и стройный. — Мне и самому пора, дядя Зенон, и так уж достанется от моей евреечки. Давно я не проводил так приятно время, и тетушка Анджела была просто прелесть, передай, что целую ей ручки. À propos[17], дядюшка Зенон, ты не знаешь, как зовут твоего соседа?
— Не знаю, — отозвался профессор, глядя в окно.
— Вероятно, какой-нибудь чиновник, — улыбаясь, сказал Миклош. — У меня тут случилось с ним одно дельце, он, видишь ли, непочтительно отозвался об армии. Ну, а я схватил его за нос и немножко крутанул. И представь, этот тип осмелился еще защищаться, — пришлось раз-другой стукнуть его по башке шпагой. Может, он придет к тебе хныкать, так ты его выставь, дядюшка Зенон! — В дверях он обернулся. — Не забудь же замолвить за меня словечко в генштабе, будь папа жив, он бы непременно мне это устроил.
Едва Миклош вышел, в дверь постучали. Лакей принес профессору фрак, сорочку, воротничок, лаковые туфли, черные шелковые носки. — Нет, нет, как это «не нужно», вы не уходите! — послышался из коридора мягкий голос Анджелы, когда лакей, повинуясь гневному жесту профессора, отступил было за дверь. — Зенон, — обратилась она к брату, входя, — твой новый фрак, который ты в прошлый раз залил соусом, а потом отмывал красным бордо, еще не вернулся из чистки, но ты можешь смело пойти и в старом.
— Я не пойду вообще, — проворчал профессор. — Я устал.
Анджела взяла у лакея фрак. — Отдохнешь, когда вернешься. Опять не наденешь ордена?
— Не надену, ибо не пойду.
Анджела положила фрак на диван, расправила фалды. — Хотя бы Цепь Корвина надел.
— Она в лаборатории осталась.
— Иисус-Мария! Потерял?! — Почему потерял? — раздраженно отозвался профессор. — Висит себе на вешалке, у двери. Анджела, ты серьезно считаешь, что я должен пойти?
Анджела сняла пенсне и посмотрела на брата. Только теперь стало видно, какие необыкновенные у нее глаза — большие, черные, сияющие. Они выражали неизбывную ласку и доброту, при взгляде же на брата всякий раз застилались легкой радужной пеленою слез. Профессор отвернулся, против этого взгляда он был бессилен. Сестра была единственным человеком в мире, которого он любил бескорыстно, под чьей рукою иной раз покорно прятал свои колючки.
— Анджела, — сказал он уныло, — ту вторую, несостоявшуюся пощечину ты, оказывается, предназначала мне… Что ж, тащи сюда запонки.
— Нужно пойти, Зенон, там, наверху, опять точат на тебя зубы. Просто acte de présence[18], Зенон, какой-нибудь час, и ты свободен.
В девять вечера профессор сел в машину. По широкому гёдёлльскому шоссе «стайер» мчался со скоростью сто километров в час, тридцать минут спустя они были в Крепости[19]. Однако уже проспект эрцгерцога Альбрехта был забит машинами до отказа, по Парадной же площади пришлось ехать со скоростью пешехода. Такси здесь почти не попадались: впритирку друг к другу, то и дело сигналя вишнево-красными стоп-лампами, шли машины в основном немецких и итальянских марок с черными инициалами дипломатического корпуса на яркоосвещенных табличках сзади. Перед самым министерством обороны из ряда вырулил вдруг мощный «мерседес» и по боковой улочке повернул назад, к Пешту.
Перед желтым ампирным зданием совета министров образовалась пробка. Профессор решил дойти до Крепостных ворот пешком.
— Через полчаса поедем домой, Гергей, — сказал он шоферу, выходя из машины, — так что не пропадайте. Дайте-ка сигарету.
Под вечер над городом промчался короткий, но сильный дождь, оставив лужи в неровностях асфальта. Профессор шагал быстро, по обыкновению не глядя под ноги, и тотчас забрызгал грязью манжеты брюк.