Озаренные - страница 54

— Не знаю, жизнь подсказала бы.

Подмораживало. Небо и дали прояснились. Острый, белесоватый месяц неторопливо прорезал горизонт. Мутно переливался в холодной выси красноватый кристалл одинокой звезды. Из балки тянуло горьковатым запахом почкующихся осокорей.

— Ну, что же ты замолчал? — нетерпеливо спросила Варя. Она пристально посмотрела на него. Он бережно обнял ее за плечи.

— Скажи, ты вспоминал обо мне? — с затаенной грустью произнесла она.

— Люди, о которых вспоминаешь, чувствуют это. Я разыскивал тебя еще во время войны. Думал, что не суждено найти. После того как увидел тебя в Москве, снова стал разыскивать.

— Увидел в Москве?.. Просто не верится.

— Ты была в Москве в феврале?

— Ездила принимать оборудование для консультации.

— Я видел тебя в магазине головных уборов.

— Я покупала шляпку в день отъезда в Белополье.

Почти одновременно запели гудки в разных концах степи.

— Половина одиннадцатого, — спохватилась Варя.

— Куда тебе торопиться? Мы не виделись годы — неужели нам не о чем говорить?

— О прожитом нужно говорить долго. Дай мне отойти. Мне кажется, что я долго была подо льдом и только начинаю оттаивать... Нужно уложить дочку.

— Уложит сестра.

— Нет, должна уложить я. Это, как по уставу... Мы еще увидимся, Алеша.

Они расстались у мостика. Варя не захотела, чтобы Алексей провожал ее:

— Завтра разговоров не оберешься.

— А ты боишься их? — спросил Алексей.

Она промолчала. Потом посоветовала:

— Ты иди через гору, так ближе к «Глубокой», почти на два километра.

— Мы встретимся?

— Я сама позвоню тебе на шахту.

— У меня телефон дома.

— Позвоню домой... Где ты встречаешь май?

— Там, где меня будут ждать.

— Тебя будут ждать... — она пожала руку Алексея и быстро пошла по шоссе.

— Варя! — окликнул Алексей.

Она остановилась.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Елка не заснет без меня, Алеша.

Он долго стоял, провожая Варю взглядом. Было слышно, как ее каблучки стучали по плитам песчаника.

Алексей взбежал на юр. На огромный, величественный мир смотрела синеокая донецкая ночь. Туман рассеялся. Развернулась даль. Рассекая кинжалом прожектора глубокую синеву, электровоз тянул груженный углем состав. Тяжело вздыхала за перевалом доменная печь, принимавшая в свое шамотное чрево кокс и руду.

Поздно ночью, возвращаясь из мастерской, Алексей зашел в столовую. В ней почти никого не было. Давно уже успели поужинать люди ночной смены.

— Ой, Алексей Прокофьевич, вас и накормить уже нечем, — засуетилась буфетчица Оля. — Я сбегаю на кухню. Может, повар что-нибудь придумает. Яичницу с ветчиной сделать?

Она быстро вернулась.

— Сделает и яичницу и жаркое, если хотите. Пива налить? Пиво сегодня из Рутченковки привезли. Пятую бочку открываю за вечер.

Кто-то хлопнул по столу в дальнем углу зала. Оля вздрогнула и сердито глянула на неспокойного посетителя.

— Ты что домой не идешь, Герасим Мироныч? — крикнула она ему. — С вечера сидит. Сколько ж человек выпить может? Вы на него внимания не обращайте, Алексей Прокофьевич. Ко всем привязывается. Хотите, я вам тут, в буфетной, стол накрою?

Она проворно вытащила зеленую льняную скатерть, накрыла ею стол возле буфета. Принесла яичницу, графин с пивом.

— Звиняйте, товарищ инженер, — раздался за спиной Алексея хрипловатый голос. — Я до вас с беседою.

Алексей обернулся. Возле стола стояли двое — один высокий, широкоплечий, в ватной стеганке. Другой — маленький, нахохлившийся по-воробьиному.

Высокий протягивал большую, сильную, всю в шрамах и ссадинах руку:

— Будем знакомы. Герасим Миронович Сечевой. Слыхали? Может, на портретах видели? По всему Белополью красуются — забойщик первой руки. А это мой напарник Степанюк Кузьма Стахеевич. Приземляйся, Кузя, побалакаем по душам с товарищем изобретателем.

Не ожидая ответа, Сечевой сел. Как по команде, опустился на стул и Степанюк.

— Слыхал о вас. Присаживайтесь. Выпьем пива, — приветливо пригласил Алексей.

— Пива? Это можно! — крикнул во весь голос Сечевой, снова беря руку Алексея в свою. — Оля, сердце мое, а ну, давай нам ведро на стол. По-шахтерски, як рубят, так и пьют. Верно я говорю, Кузя? — он обнял Степанюка. — Это ж забойщик, товарищ изобретатель, золотые руки. А кто с Герасимом Сечевым способен напарником быть? Никто! От меня же уголь убегает... — протянув руку, он с силой сжимал и разжимал пальцы, будто крошил ими невидимый уголь.