Ожидание andante - страница 10

– За последние двенадцать лет, которые, словно доисторические эпохи, преступно медленно тянутся со дня смерти моей девочки, я не написал ни строчки, господин Директор. Я опустился и обнищал. Я стал сморкаться в рукав и громко испускать газы. Окружающие считают меня сумасшедшим. Наверное, это так, потому что каждый вечер, в семнадцать часов, я выхожу из дома и долго вышагиваю сначала по бульвару, а потом по той самой дороге без тротуаров, чтобы встретить ее. И не успеваю. Я подхожу к проклятому месту и вижу в бетонной канаве, заполненной мутной сточной водой, свою мертвую жену. Она лежит на боку, неестественно вывернув шею и подогнув под себя руки, будто хочет оттолкнуться от поверхности и вскочить на ноги. Лицо искажено недоумением и болью. В стороне валяется черная лакированная туфля и сломавшийся при падении ее любимый зонтик с синими пальмами на желтом песке.

Серая гофрированная юбка задрана, бедро изуродовано ударом. Дождь омывает рану, но плоть по-прежнему сочится красным, и кажется, будто распластался на ней неестественный, неправильной формы сине-багровый цветок – как раз в том месте, где изрезала кожу сеточка синеватых тоненьких капилляров. Я так любил целовать ее кожу в этом месте. Помните, господин Директор, как вы отмывали в гараже бурые липкие разводы с хромированной поверхности бампера? Это была кровь моей жены. Вы ведь догадались, не правда ли? Эх, господин Директор, нельзя вам было ее убивать! Нельзя…

…Профессор, ссутулившись сильнее обычного, покидает мрачный бульвар с нависшими над ним высокими деревьями и поворачивает к освещенной фонарями дороге. До зловещего места остается пятьдесят метров – ровно сто шагов. Сто ударов смертельно уставшего сердца. Непривычно сильно давит впалую грудь. Но что это? Там, где должна лежать его девочка, его сокровище, – машина скорой помощи и полицейский патруль. Профессор задыхается от сумасшедшего предположения: «Ее спасли?» – и бежит, неуклюже припадая на распухшую от подагры ногу. Возле канавы он, задыхаясь, резко останавливается и прижимает дрожащую руку к сердцу:

– Гос-сподин Директор, это вы?! Что с вами? Почему вы лежите внизу, посреди искореженного металла? Неужели вы мертвы? Неужели в вашем переломанном, залитом отравленной кровью теле больше не теплится жизнь? Неужели я – вас – все-таки пережил?

Никто не обращает внимания на бормочущего седого безумца, стоящего среди толпы зевак. Сумерки сгущаются, дождь превращается в густой желтоватый туман, и вращающийся маячок патрульной машины с механической равномерностью отбрасывает неестественные блики на лица людей. А за канавой – там, где жирный чернозем давно превратился от дождей в болото, где начинаются унылые бесконечные поля, – стоит молодая женщина в светлом шелковом плаще, ниспадающем с ее плеч изящными складками. Профессор хрипит:

– Хелена!.. Девочка моя!

Женщина, улыбаясь, протягивает руку. И вот уже он – красивый, сильный – сжимает ее худенькие плечи, гладит волосы, пахнущие ландышами, целует сладкие зовущие губы. А за их спинами – оседланные кони, и дальше, вместо раскисших пригородных пашен, – цветущие медвяные луга, сиреневые холмы, бездонное синее небо и – долгожданная свобода.

– Прощайте, господин Директор! Мы больше никогда не увидимся ни с вами, ни с вашей женой. Круг печали завершен, мы с Хеленой свободны! Отныне и навсегда – прощены!

Молодой менестрель, не оглядываясь назад, где на скользкую от грязи и тумана дорогу оседает тело высокого старика, пришпоривает вороного коня и устремляется вслед за женщиной в легком развевающемся плаще – прямо в сияющий горизонт. На город опускается ночь и мягко поглощает осиротевшую тень, стервятником распластавшую черные крылья над обоими мертвецами. Дождь становится проливным.

Илья в отвратительном настроении шел по улице Лескова. Его только что уволили, и он, сдав пропуск начальнику охраны, навсегда покинул закрытую территорию торговой базы с офисами и складами. И, как ему думалось, в последний раз проходил свой привычный путь по Старому городу, который через два квартала должен был закончиться широким проспектом, а за ним – магазины, рестораны, супермаркеты, безостановочное движение автобусов и троллейбусов, дорогие автомобили и непомерные амбиции суетливого центра.