Озябнуть в Зимбабве - страница 10

Мне вдруг расхотелось подслушивать дальше.

Но доктору я потом много чего порассказала. Всё, что помнила, особенно про пожар. Только искренность меня и спасла.

– …Никакого расстройства, – успокоил маму Сергей Александрович. – Ваша дочь сильно испугалась, побывав на пожаре. Её бы на море свозить, в санаторий.

– Да, да, – тихо согласилась мама, – конечно, свозим…

И добавила:

– Действительно, однажды она стала свидетелем поджога. Но ведь это было так давно… Четыре года назад!

Лизавета размешивала сахар в маленькой, почти крошечной чашечке, в которой плескалась чернота.

– Расскажи про этого… клиента, – попросила я.

– Совершеннолетний. Вроде не дебил. Я знаю только то, что в новостях видела. А вчера Прохорыч сказал, что его отправляют к нам. Вот и всё.

– А что было в новостях? Этот маньяк – такая знаменитость?

– Помнишь, по «Пятому каналу» передавали, что автосервис сгорел со складами? Этот тип его поджёг! Ущерб нанёс – мама не горюй. Он, наверное, до конца своей жизни теперь отрабатывать будет…

– Если мы не отмажем, – уточнила я. – То есть, если признаем вменяемым.

Приятно всё-таки чувствовать, что судьбы других зависят от тебя.

В дверь до пояса просунулся тощий вертлявый лаборант, похожий на диккенсовского Урию Гипа5, и торчал несколько секунд, переводя подслеповатый взгляд с меня на Лизавету и снова на меня.

Мы лаборанта не любили. Он постукивал начальству: на Сергея Александровича – за курение в кабинете, на меня – за опоздания, на Прохорыча – за взятки в виде коньяка. Только Лизавете, единственной неподсудной из нас (она не пила, не курила – а главное, была племянницей крупного ведомственного чиновника), Урия Гип не делал гадостей. Впрочем, она его тоже терпеть не могла.

– Елизавета Ивановна, вас ждут все, – прогундосил лаборант. – Пора начинать!

После Лизаветиной экспертизы в тот день была ещё одна, с моим участием. Когда я вернулась, Лизавета перед зеркалом повязывала шарфик поверх серого пальто.

– Я побежала, – проговорила она. – Завтра твоего нового подопечного на девять утра записали – не опаздывай, пожалуйста.

Утренняя встреча с огнепоклонником? Уже бодрит.

– Кстати, – спохватилась Лизавета, – тебе звонили по межгороду. Какой-то непонятный тип. Голос глухой, говорит с запинками. То ли пьющий, то ли с мозговым кровообращением что-то. Сначала постеснялся представиться. Но я сказала, что в таком случае ничего тебе передавать не буду.

Да, приходится осторожничать. Были случаи, когда обиженный пациент приходил в стационар, чтобы «разобраться» с кем-то из нас. А бывало, на нас жаловались в прокуратуру. «О-о, новое дело шьют, – кривясь и ёрничая говорил Сергей Александрович, читая очередное «письмо счастья» (почему-то они все сыпались исключительно на его круглую голову – вероятно, пациентов он «обидел» побольше других). – Если помните, лечился у нас два года назад такой Н. – алкаш с отнимающимися ногами. Я ему, болезному, так и написал: алкогольная полиневропатия… Через два года алкаш обиделся, накатал на меня жалобу: мол, не алкаш я – я хороший»…

– Как он представился? – спокойно спросила я.

Но подо мною вдруг качнулся пол, как будто завтрашний огнепоклонник уже сидел передо мной.

– Шипицын… Нет, Шпилицын, – проговорила Лизавета, полистав свои записи. – Геннадий Варфоломеевич. Тебе это о чём-нибудь говорит?

– Варфоломеевич? Боюсь, что ни о чём…

И вдруг в голове моей, у левого уха, звонко лопнул воздушный шарик.

– Шпалицын? – подскочив, закричала я. – Геннадий? Генка?

Лизавета пожала плечами. Может, и Шпалицын. Может, и Генка… Ей-то что?

– А свой номер он не оставил?

На секунду примерещилось, что это Генку приведут ко мне на экспертизу…

– Не оставил, – Лизавета, повернувшись к зеркалу, поправила шарфик. – Пообещал, что перезвонит. Я сказала – лучше завтра после одиннадцати, когда ты освободишься от своего поджигателя.

Генка тоже был поджигателем. Разумеется, об этом Лизавета ничего знать не могла.

Мама Лида была девочкой-отличницей. Она закончила школу с золотой медалью, а институт – с красным дипломом.

Девочка-отличница – это почти диагноз. Из девочек-отличниц обычно вырастают отличницы-мамы. Такая мама лучше всех на свете знает, что полезно для её ребёнка. Она знают это гораздо лучше самого ребёнка. Даже давно выросшего. Даже сорокалетнего.