Озябнуть в Зимбабве - страница 8

стр.

Но увы.


Генка был трудным ребёнком. Ещё бы: он рос уверенным в том, что жизнь состоит из тумаков, подлянок и насмешек.

Однажды мне пришлось вызволять его из настоящей беды. В тот день мы гуляли неподалёку от озера; Генка увязался за мной, пробуя на выносливость свои рахитичные ножки. Он-то и обнаружил узкую щель между кольями, на которые были натянуты панцирные сетки. И тут же, как земляной червяк, шмыгнул – и исчез.

Я полезла следом за младшим, не раздумывая, и уже через несколько секунд обнаружила себя рядом с Генкой на мокром, холодном гусином пляже. В этом месте, где озеро теснили плотно пригнанные огороды, никто не купался. Вход в воду терялся в камышах и колючих зарослях, на берегу валялись грязные клочья пены, тины и вынесенной прибоем щепы.

У самой воды стояли лодки – ялы, прикованные цепями к столбикам. В одном из ялов сидели четверо мальчишек и передавали друг другу дымящую, вонючую папиросу. Они посмотрели в нашу сторону.

– А ну, иди сюда, малой, – вдруг поманил Генку долговязый мальчишка – вожак. – В лодке хочешь посидеть?

Тот пошёл к нему, я – следом.

– Нянька, что ли? – спросил второй мальчишка, кивнув в мою сторону.

– Не, сестра евоная. Она его пасёт, я их на горке видел, – объяснил первый мальчишка. И протянул руку, помогая Генке забраться в лодку.

Генка полез – и, едва оказавшись в лодке, зацепился штанами за гвоздь, кем-то вбитый в рассохшуюся доску. Мальчишки рассмеялись – громко, басовито. Генка дёрнулся, пытаясь высвободиться, но не смог. Шляпка гвоздя плотно застряла в ткани. Поняв, что он в плену, Генка громко разревелся, обиженный тем, что его заманили эти чужие люди, пообещав чудесную игру, а теперь смеются над ним, и игры никакой, видимо, не будет.

Я поняла: заступиться за Генку значит быть битой. Поэтому сама рассмеялась.

– Какой плаксивый клоп у тебя брат, – заметил вожак.

– Ага, – согласилась я. – Плаксивый клоп!

И добавила:

– Только он не мой брат…

Надо отмежеваться от Генки, потому что так проще будет его выручить.

– Все люди – братья, – наставительно произнёс белобрысый конопатый мальчик, Славка, и добавил: – Так моя бабушка говорит, а она всё знает – блокаду пережила.

Тем временем долговязый мальчишка спустил Генкины штаны вместе с трусами.

– Пускай покрасуется, – заявил он, довольный собой. И обратился к белобрысому мальчику: – Славка, дуй до огорода, позови девчонок.

Генка, пунцовый от обиды и злости, стоял в спущенных штанах и ревел, как мотор «Запорожца». Мальчишки были так увлечены издевательством, что не заметили, как я исчезла.

Путь до общежития занял несколько минут.

– А, это ты, – тётя Валя, развешивающая во дворе бельё, обернулась. – А где Генка?..

Она хмурилась, на глазах темнея лицом, пока я сбивчиво говорила. Потом шваркнула на землю таз с мокрыми тряпками.

Я привела её к лазу, и тётя Валя тут же полезла в щель, но перед этим выдернула из земли куст колючего чертополоха, обмотав руку подолом юбки. Шатались столбы, до предела натягивалась сетка – но она протиснулась!

Через полминуты с пляжа донеслись вопли Генкиных обидчиков. Я представила, как тётя Валя настигает их и лупит, безжалостно хлещет колючками по голым ногам, как они бегут от неё в озеро, путаются в тине, застревают в камышах… и тонут!

А мы с Генкой возвращаемся на опустевший берег и поджигаем вражеские ялы, которые навсегда связались у меня с той сценой унижения, – один за другим, чиркая спичку за спичкой…

4. Огнепоклонники

Мне приснилось, что мои друзья превратились в птиц. Вместо рук у них выросли огромные крылья, которыми они взмахивали, медленно и торжественно поднимаясь над нашим двором, над сваленными в кучи бетонными балками.

Только это были вовсе не крылья, а трескучие снопы пламени, живые языки огня! Мои друзья, переглядываясь с восторгом и опаской, сначала робко, а потом всё смелее взмахивали своими устрашающими крыльями, от которых распространялся жар. Каждый из них висел в дымном колеблющемся ореоле.

– Мы – Дети Огня, – кричали друзья. – Вот здорово!

– Куда вы улетаете? – я бежала за ними по двору, но до Генкиного ботинка уже не могла дотянуться, сколько ни подпрыгивала.