Падающий - страница 17

Лианна спросила:

— Хотите поесть?

Нине хотелось курить. Теперь бамбуковый журнальный столик стоял у кресла, а на нем — пепельница, зажигалка и пачка сигарет.

Мать щелкнула зажигалкой. Лианна наблюдала за ней с привычным, довольно болезненным чувством: с определенного момента Нина словно бы перестала ее замечать. Как она защелкивает колпачок зажигалки, откладывает зажигалку в сторону, как движется рука, как тают клубы дыма — все это навевает воспоминания.

— Отжившие войны, священные войны. Может быть, завтра Бог явит свой лик в небесах.

И чей это будет Бог? — спросил Мартин.

— Раньше Бог был евреем из большого города. А теперь вернулся в пустыню.

Предполагалось, что Лианна получает образование, чтобы посвятить себя науке, серьезно изучать языки или историю искусств. Она объездила Европу и почти весь Ближний Восток, но в общем-то это были лишь турпоездки в компании легкомысленных друзей, а не целенаправленное изучение верований, общественного устройства, языков, искусства. По крайней мере, такой вердикт вынесла Нина Бартос:

— Чистой воды паника. Паникуют, вот и атакуют.

— В определенном смысле — да, наверно, поэтому. Им кажется, что мир заражен. Наш мир, наша с вами цивилизация. И зараза расползается, — сказал он.

— Ничего им не добиться, как бы они ни надеялись. Они не приносят свободу народам, не изгоняют диктаторов. Убивают невинных — только и всего.

— Они подрывают господство вашей страны. Вот их цель: показать, что и у великой державы есть слабое место. У державы, лезущей в чужие дела, державы-оккупанта.

Он говорил тихо, уставившись на ковер у себя под ногами.

— У одной стороны есть деньги, рабочая сила, технологии, армии, ведомства, мегаполисы, законы, полиция и тюрьмы. У другой — горстка людей, готовых на смерть.

— Аллах велик, — сказала она.

— Забудь о Боге. Это сфера истории. Политики с экономикой. Бытие определяет сознание: миллионы людей обездолены.

— Их страны отстают в развитии не из-за многолетних вмешательств Запада. Причина — в их собственной истории, в их менталитете. Они живут закрыто, потому что таков их собственный выбор, потому что им так нужно. Не развиваются, потому что не хотят или не пытаются.

— Соглашусь, они оперируют религиозной терминологией, но движет ими другое.

— Панический страх — вот что ими движет, и точка.

Мать разъярилась еще сильнее, чем Лианна, и она склонилась перед материнской яростью. Увидела на лице Нины суровое, сосредоточенное негодование, а сама лишь опечалилась: две родные души — на противоположных позициях.

Тут Мартин пошел на попятный, снова смягчил тон:

— Ну хорошо, да, возможно.

— Обвиняй нас. Сваливай на нас вину за их неудачи.

— Ну хорошо, хорошо. Но это атака не на одну страну, не на один-два города. Теперь мы все под прицелом.

Через десять минут Лианна вышла из комнаты — а разговор продолжался. Лианна стояла в ванной перед зеркалом. Почувствовала в этой сцене какую-то фальшь: прямо, как в кино, героиня смотрит на свое отражение и пытается понять, что с ней, собственно, происходит.

В голове пронеслась мысль: «Кейт жив».

Кейт жив уже шесть дней, жив с той самой секунды, как ступил на порог, но во что это для нее выльется, чем это кончится для нее и сына?

Она вымыла руки и лицо. Подошла к шкафчику, достала чистое полотенце, вытерлась. Бросила полотенце в корзину для грязного белья. Спустила воду в унитазе. Воду она спустила не для того, чтобы другие подумали, будто она покинула гостиную по неотложному делу. До гостиной вообще звуки не доносятся. Просто так, взяла и спустила — захотелось. Может быть, чтобы сказать себе: хватит, пауза закончилась, — и выставить себя за дверь.

Что она вообще делает в ванной? Ведет себя, как маленькая, подумала она.

Когда она вернулась, беседа уже увядала. Мартин еще много что имел сказать, но, вероятно, подумал: сейчас не время, некстати, слишком рано, — и отошел к стене, к полотнам Моранди.

Через несколько секунд Нина задремала. Она принимала множество лекарств через четко предписанные интервалы, точно вращала буддистское молитвенное колесо: часы и дни становились священным орнаментом из таблеток и капсул, разных цветов, разной формы, в разном количестве. Лианна стояла и смотрела на мать. В голове не укладывается, что Нина накрепко приросла к креслу, смиренная, неподвижная, — этот рьяный арбитр жизни своей дочери, рьяный и проницательный, эта женщина, которая дала жизнь слову «прекрасное», нарекла им то, чем завораживают картины, идеи, мужские и женские лица, душа ребенка. Все сплыло, только тело вдыхает и выдыхает воздух, вот и все.