Падение Софии - страница 14

Я возразил, что не имею обыкновения употреблять щи в это время суток, что до водки, то с некоторых пор предпочитаю не пить ее вовсе; но Лисистратов только рассмеялся:

— Сразу видать поповича! Еще скажите, что по пятницам не вкушаете скоромного.

— А если скажу?

— Я не поверю, — ответил Лисистратов.

Тут явился парень с обмотанными фартуком чреслами, похожий больше на сапожника, чем на трактирного слугу.

Он выставил перед нами на столе тарелки, большую супницу с торчащей из нее ложкой, вазочку со сметаной, графин со стопочками, корзинку с нарезанным хлебом и блюдечко с мелко накрошенными чесноком, укропом и петрушкой. Я мгновенно поддался соблазну и разжился тарелкой щей, а Лисистратов налил мне водки и удовлетворенно произнес:

— Я ведь предрекал вам, что не устоите!

Мне сделалось тепло и весело, более того — я ощутил к Лисистратову большую симпатию. А тот, наклонившись ко мне через стол, говорил, почти не шевеля губами, как будто опасался слежки:

— Вы ведь решили, конечно, что эта девица, Анна Николаевна, есть светлый образ? Она на всех так воздействует при помощи своих моллюсков. А сама, кстати, перестарок. Ей тридцать шесть, она вас уведомляла?

— Анна Николаевна на свой возраст никак не выглядит, — сказал я.

— Так-то оно так, но возраст у женщины не в чертах лица и не в обвислости кожи, а во взгляде. Чем больше женщина увидела и обдумала, тем старше у нее взгляд. А Анна Николаевна, смею вас заверить, повидала на своем веку!

— И чего она такого повидала? — спросил я.

— По-вашему, возможно прожить тридцать шесть лет и ничего не повидать? Это фактор времени! — глубокомысленно ответил Лисистратов. — Объективность требует признать.

— Понятно, — сказал я.

— Отказать Кузьме Кузьмичу! — проговорил Лисистратов. — Это, знаете ли, был поступок! О нем много рассуждали в местном обществе. Ведь Кузьма Кузьмич, покойник, был почти святой. Ему натурально поклонялись. Даже из соседней деревни пришла одна мамаша с золотушным ребенком и крепкой верой. Не слыхали? Вообразите, верила, бедная, что Кузьма Кузьмич наложением рук способен исцелить ребенка. И что бы вы думали?

— Что? — спросил я, потому что Лисистратов сделал ужасно долгую паузу и впился в меня взглядом.

— Возложил! — объявил Лисистратов. — Долго противился — от осознания недостоинства; но затем все-таки сдался на уговоры и возложил.

— А ребенок? — спросил я.

— Ребенок, вроде бы, стал лучше, но потом все-таки помер. Правда, помер он от воспаления легких, — прибавил Лисистратов. — Я эту историю вам к тому рассказываю, что в святость вашего дядюшки многие верили. А Анна Николаевна осмелилась ему отказать. Как вы на это смотрите?

— Как на честный поступок молодой женщины, — брякнул я.

Почему-то мне было неприятно воображать Анну Николаевну — с ее русыми стрижеными волосами и мозольками на ладонях — замужем за старым (а теперь уж и вовсе покойным) Кузьмой Кузьмичом.

— Искренний поступок — да, — подхватил Лисистратов. — Но честный ли?

— А в чем разница? — спросил я.

Лисистратов вместо ответа налил нам обоим опять водки.

— Я, между прочим, блистал в драматических ролях, — поведал он. — В Лембасово имелся когда-то второй театр, драматический. Вы не знали?

— Правда? — удивился я, ощущая, как водка начинает оказывать воздействие на мои мыслительные способности.

— Вы удивлены? А между тем наше захолустье обладало двумя театрами и концертным залом. Теперь вместо концертного зала — стадион, драматический театр захирел и умер; процветает одна лишь опера, которой завладел господин Скарятин, так вам полюбившийся. — Лицо Лисистратова сделалось злым, сморщенным. — Это была его интрига, чтобы изничтожить драму! Его и Бухонёва, которому он так покровительствует. А я остался без заработка и постепенно впадаю в ничтожество. Но я — ничто! Вместе со мной пошел ко дну величественный корабль драмы!

Он помолчал, выпил, налил себе одному, опять выпил (я в это время доел щи) и сказал:

— А если бы Анна Николаевна снизошла ко мне, всё было бы по-другому. Но она слишком гордая.

«Интересно, — подумал я, — неужели здесь все поголовно влюблены в Анну Николаевну? И не того ли ожидала она и от меня?»