Падение Софии - страница 32

— А потом?

— Потом приду я с чаем, и Софья начнет со мной обычную свою перестрелку… Ступайте же и помните, что вы удивлены и обрадованы.

— Да, — промолвил я, — я точно удивлен.

Софья Дмитриевна Думенская ожидала меня, как и докладывал Мурин, в так называемой «малой гостиной» — тесной комнатке, расположенной справа от залы с ситцевыми диванами. Я еще не придумал, как ее использовать, и до сих пор она стояла закрытой. Там имелись софа на низеньких кривых ножках с разбросанными по ней подушками домашней вышивки, табурет и крохотный столик с лампой. На полу лежал круглый коврик домашней же работы, сплетенный из разноцветных веревок.

Софья была в черных облегающих брюках с серебряной вышивкой по бедрам. Сапожки из мягкой кожи, также украшенные серебряными узорами, стояли посреди комнаты на коврике, а сама гостья, босая, вольготно расположилась на софе. Под локоть она подложила подушку, ноги поджала под себя, и по всему было видно, что она не чувствует ни малейшего смущения.

Как мне и помнилось, она была совсем не молода, никак не моложе пятидесяти, с загорелым лицом, исчирканным морщинами. Ее яркие светлые глаза сияли, а губы, сморщенные и сложенные в капризном изгибе, были густо накрашены темной помадой.

Молодой человек, спутник Софьи, которого я также видел с нею в первый день моего приезда, сидел на полу, прислонившись плечом и головой к софе. Госпожа Думенская рассеянно теребила его волосы.

При виде меня оба встрепенулись. Софья вынула руку из волос молодого человека и протянула мне для поцелуя. Я приложился к ее холодной, немного влажной кисти и с трудом удержался от дрожи отвращения.

Она улыбнулась и осторожно прикоснулась пальцем к уголку рта, снимая крохотный свалявшийся кусочек помады.

— Решила не дожидаться, пока вы соблаговолите почтить нас, грешных, своим вниманием и нанесла вам визит первой, — проговорила она. — Что же теперь — считаете вы меня легкомысленной?

— Что вы, Софья Дмитриевна! — воскликнул я. — Я вообще взял себе за правило ничего о человеке, тем более о женщине, не считать, пока он сам себя определенным образом не проявит…

Я сунул руки в карманы домашней куртки, отчего локти мои задрались, и я сделался еще более нелепой фигурой.

Дело в том, что я никак не мог найти для себя места в «малой гостиной». Усесться на табурете перед Софьей означало бы выглядеть чуть ли не просителем. Приткнуться к столику рядом с лампой — эдак небрежно, боком, по-гусарски, как будто при мне имеется сабля, — я боялся: столик выглядел хлипким, и если он подо мной развалится…

Но где же мне устроиться?

На полу?

Рядом с Софьей?

В общем, я продолжал стоять, ощущая себя идиотом и нежеланным гостем в собственном доме.

— Меня многие считают странной, — промолвила, посмеиваясь, Софья Дмитриевна. — Но это-то как раз в нашей глуши обыкновенное дело. Всякий, кто хотя бы немного выделяется из общей массы, несомненно, выглядит странным… А с кем вы уже познакомились из местных жителей?

— С ближайшими соседями, — ответил я дипломатически и, приложив некоторое усилие воли, вынул руки из карманов. — С Вязигиной и Потифаровым. Ну и со Скарятиными, конечно.

— О! — коротко произнесла Софья. Прозвучало это как смешок. — Вот как? Скарятины, Потифаровы? У вас губа не дура — самую пенку с молока сняли.

— Я намеревался писать вам с просьбой принять меня в ближайшие дни, однако обстоятельства вынудили отправиться в Петербург, поэтому… — забормотал я.

Софья негромко засмеялась. Смех у нее был горловой, воркующий. Считается, что женщина таким смехом дает понять, что готова к интимным отношениям. Или, по крайней мере, так считал автор книги «Познать женщину», которую все студенты с моего курса исследовали вдоль и поперек (а двое, именно — Селезнев и Захарьев, даже применили на практике).

Я поскорее сказал:

— Познакомьте меня также со своим…

Тут я поперхнулся, не зная, как характеризовать молодого человека, бывшего при Софье. Из всего, что я слышал прежде, можно было счесть этого «Ха… ха…» не то приживалом, не то любовником Думенской. По крайней мере, именно так утверждала Тамара Игоревна Вязигина.