Паломничество жонглера - страница 10
Гвоздь кивнул Жмуну, мол, всё в порядке, делай, как уговорено. И зашагал в компании К'Дунеля подальше от костра.
— Я помню вас, — сказал Кайнор, когда никто уже, в том числе и гвардейцы, не мог их услышать. Он знал, что сейчас рискует жизнью, но не видел другого выхода. Ему необходимо было разобраться в происходящем, понять, что за игра завертелась вокруг и почему он вдруг стал осевым гвоздем в чьей-то карете. — Я помню вас, — повторил он с нажимом, пристально глядя в гранитные зрачки К'Дунеля. — И вы наверняка помните меня. Поэтому вас и послали за мной, верно?
К'Дунель, сощурившись, снова посмотрел ему куда-то за левое плечо.
«Как будто видит там мою смерть».
— Я знал, что вы меня вспомните, Кайнор. Но… те, кто меня послал, не знали, что мы знакомы. Просто так совпало.
— Кто послал?
— Этого я не могу вам сказать. Могу только гарантировать, что вашей жизни ничто не угрожает: ни сейчас, ни когда вы прибудете в столицу.
— Если я прибуду в столицу.
К'Дунель скривил губы, словно ценитель, различивший фальшивую ноту на конкурсе придворных менестрелей:
— Перестаньте. Я знаю, что вы одинаково ловко умеете жонглировать и факелами, и словами. Но приберегите это искусство для других. Вам нужно ехать. Я мог бы поторговаться и только потом сказать, но не хочу. Знайте, что я уполномочен выплатить труппе отступные за вас — сумму, достаточную, чтобы покрыть все издержки, связанные с вашим отсутствием.
— И сколько времени я буду отсутствовать?
— Максимум неделю, — отчеканил К'Дунель.
«А ведь ты врешь, Жокруа, — мысленно ухмыльнулся Кайнор. — А лгать нельзя — если не умеешь. Себе же дороже обойдется».
— Поговорим о сумме? — предложил он — и принялся медленно разминать пальцы, как всегда делал это перед жонглированием.
Или перед тем, как заняться мошенничеством.
Даже во сне Фриний не мог сбежать от того характерного терпкого запаха, который остается от легиона раздавленных сколопендр. Но запах был ничем по сравнению с видениями, в очередной раз явившимися по его душу.
Круженье — безумное, исполненное непостигаемого смысла — заставляло желудок выворачиваться наизнанку. И снова Фриний не мог понять, падает он или взлетает — собственно, он особо и не задумывался, захваченный этим кружением. Разноцветные сполохи перед глазами, вопли, издаваемые явно не человеческими глотками…
И терпкий запах раздавленных сколопендр, смешанный с ароматом сирени.
Это могло длиться вечность, а могло — миг; одинаковость происходящего не давала разуму зацепок, по которым, как по верстовым столбам, можно было бы начать отсчет времени. Вместе с тем длилось это не так долго, чтобы Фриний успел прийти в себя и попытаться что-нибудь предпринять. В беснующиеся вопли и цвета вдруг ворвался вполне человеческий голос, который нагло и обыденно прокашлялся («Кхэ-кхэ!..») — и тем самым вырвал его из верченья.
— Кхэ-кхэ, — повторил склонившийся над чародеем Быйца. — Утро уже. Вставай. — Его желтые глаза светились легкой насмешкой.
Фриний провел ладонью по лицу и, приподнявшись на локте, огляделся. Иссканр и Мыкун еще спали. А утро, хоть и наступило, было невыносимо ранним. Сейчас спать бы еще и спать.
— Пойдем, поговорим, — позвал Быйца, не дожидаясь Фриниевых «зачем» да «почему». И вышел из пещеры, не оглядываясь.
Чародей, понимая, что разбудил его горбун не из одного только желания спасти от кошмаров, молча отправился следом.
Старик стоял у самого края тропы и вглядывался куда-то вдаль. Фриний поневоле поднял взгляд к небесам: нет ли вчерашнего наблюдателя?
— Его не видно, — проронил Быйца, хотя стоял спиной к чародею. — Сколопендр тоже. И мне это не нравится.
— Ты разбудил меня, чтобы сообщить об этом?
— Нет. — Старик по-совиному повернул голову к Фринию. — Ты сказал мне тогда, что тебя послали зверобоги. Я обещал не интересоваться подробностями. И сейчас настаивать не буду. Просто ответь: ты уверен, что это были именно они?
— Уверен.
— Тогда не понимаю. — Быйца снова уставился в пропасть. — Они что, погрызлись друг с дружкой? Почему сколопендры напали на нас вчера? Почему целый день за нами наблюдал Дракон — и куда он делся теперь?