Памятники поздней античной поэзии и прозы II-V века - страница 7

Борьба язычества против этой новой силы и попытка языческой реставрации при Юлиане потерпела неудачу, но литературные произведения, вызванные ею к жизни, сохранили свою ценность, и благодаря им IV и V века остаются до нашего времени одной из интереснейших исторических эпох.

В начале V века на западную часть империи обрушились варварские нашествия, а к концу его гегемония Рима на Западе рухнула окончательно. В Европе началась новая эпоха, во время которой античная культура постепенно стала также "изнутри" покорять своих разрушителей, как, по мнению Горация, Греция покорила Рим. Восточная же империя в течение V века постепенно перерождалась в ортодоксально-христианское государство под почти неограниченной властью византийских императоров. Последним веком подлинной античной литературы следует считать V век. Далее речь может идти уже только об отголосках, рецепциях и подражаниях.

Проследив в общих чертах судьбы этой, по существу единой греко-римской (или римско-греческой) литературы, попытаемся наметить те ее характерные черты, которые позволяют говорить о ее внутреннем единстве.

Одной из наиболее характерных особенностей литературы этого времени является ее соотношение с научными исследованиями и философскими учениями. Чисто научный интерес и уменье исследовательски, творчески осмысливать и объяснять конкретные факты и явления идут на убыль; точные науки, достигшие таких крупных успехов в школе Аристотеля и у ученых эллинистического периода, развиваются медленно и уже не приводят к новым значительным результатам; только в медицине заметно сильное оживление: имена Галена (II век) и Орибасия (IV век), современника и друга императора Юлиана, прочно вошли в историю медицины. Из гуманитарных наук — кроме истории (о которой речь была выше) — достаточно успешно развиваются грамматика и лексикография; археология и география тоже делают несколько шагов вперед. Однако в общем преобладает тенденция к подведению итогов предыдущих достижений, к изучению и использованию старого наследия; ученые этого времени — энциклопедисты, они много читают, делают выписки, составляют сводки, компендии, систематизируют горы материала, но без должной критики, нередко перемежая важные сведения с фантастическими нелепыми вымыслами; чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть несколько страниц из сочинений Авла Геллия, Афинея или Макробия.

Старые философские учения — платонизм афинской Академии, кинизм, стоицизм и эпикуреизм — продолжали распространяться, то подвергаясь гонениям (например, при Домициане), то пользуясь поощрением (при Антонинах и Северах). Однако стремление творчески, активно подойти к разрешению мировых и общественных проблем постепенно ослабевало, уступая место вниманию к практической нравственности. Вопросы индивидуальной этики стали занимать первое место во всех школах, сглаживая противоречия между их учениями: два философских течения, в прошлом наиболее враждебные друг другу, — стоицизм и эпикуреизм, — приходят в области личной морали к одним и тем же советам и предписаниям: "мудрец" должен удаляться от общественных дел, находить внутреннее равновесие и даже счастье только в себе самом и в сознании своей правоты; от этого остается один шаг до учения о презрении к земной жизни и о заботе о душе. Этот шаг и делает неоплатонизм: он открыто вводит в свое учение мистические элементы и проводит своих адептов через ряд тайных обрядов по образцу древних языческих мистерий. Поиски разрешения жизненных вопросов в пределах личной морали повлекли за собой увлечение мистическими культами, веру в невероятные явления, пророчества, знамения, сновидения и т. п. (см., например, фрагменты сочинений Флегонта, речь Юлиана "К сенату и народу афинскому").

Это бегство от реальной жизни с ее суровыми требованиями и конфликтами, заметное уже у писателей эпохи эллинизма, еще ярче выступает у тех, кому довелось жить и творить под властью римских императоров; в связи с этим в литературе возникает одно своеобразное явление — повышенный интерес к миру животных: этот интерес отнюдь не носит чисто научного характера, как в школе Аристотеля и у позднейших перипатетиков, а диктуется стремлением к идеализации жизни зверей, птиц и даже рыб: животным, — говорят такие писатели, как Оппиан, Немесиан, Элиан, — доступны все лучшие чувства человека — любовь, дружба, верность, стыд, самоотверженность, но чужды худшие — намеренная жестокость и лживость. Для доказательства этих положений авторы приводят вперемежку тонкие и верные наблюдения и неправдоподобные, почти сказочные анекдоты.