«Пане-лоцмане» и другие рассказы - страница 10

Сергей вошел в указанную дверь и для начала оказался в темном низком коридоре, в конце которого светилась замочная скважина и раздавались вперебой голоса. Он пошел на скважину, придерживаясь стенки, по дороге миновал еще две двери, наконец нашарил среди обивочной дерюги плоскую дверную ручку, потянул, а нужно было ее толкнуть.

Застолье уже началось, и Сергей увидел частокол табуретных ножек, каблуки, подошвы, ноги в чулках и брюках и фигуры людей до пояса. Нагнув голову, он поднялся на три ступеньки вверх и увидел всех, и все увидели его.

— Вот это гость! А где именинник? Алеха! Принимай начальство! Надька, ты хоть поухаживай, что ли.

Подошла Алешкина жена Надя.

— Раздевайтесь, Сергей Александрович. Спасибо, спасибо. Ну и еще раз. Вот здесь вешайте пальто.

Ее прозрачные глаза улыбались, и рыжеватые, будто бы проволочные, волосы, завязанные узлом, поднимали кверху чистый подбородок.

«И где Алешка такую красотулю выкопал?» — привычно подумал Сергей и незаметно, само собой, оказался за покрытым газетами дощатым столом, по правую руку от именинника.

Появился с улицы Алешка, и Сергею налили, как полагается, штрафную, и он с извинением выпил половину и почал немудрящую закуску, чтобы перестали обращать на него внимание.

За столом сидели незнакомые Сергею пары и человека четыре матросов и мотористов с их парохода. Они не знали, как быть при нем, и Сергей старался есть и шутить в тон разговору, и вечеринка потихоньку двинулась дальше, и никто не замечал кряхтения ребенка в углу, в деревянной качке.

— Леша, с днем рождения тебя! Подарки я Наде отдал, а пацану, извини, ничего путного не взял, вот шоколадка, ешьте с мамой. Кстати, пацан у вас что-то беспокоится.

Надя поднялась с табуретки, побежала в угол, заохала, стала перепеленывать ребенка, качать, потом, отвернувшись, дала грудь.

Алешка раскраснелся, ерошил чубчик, довольно похлопывал себя по груди, снял пиджак, расстегнул бобочку, начал переставлять графины с яблочным морсом, облил водкой тушеную картошку, опять застеснялся и предложил пойти покурить.

— Подожди, Алеша, я через десять-пятнадцать минут совсем уходить буду. Нет, не упрашивай. Катер ждет, капитана, сам знаешь, подменить надо. Так что налей всем по граммульке, выпьем, закусим, и я побегу в порт. Времени в обрез.

И они еще выпили и поели тушеной картошки под спиртовым соусом. К столу подсела Надя с толстогубым, удивительно похожим на Алешку мальчишкой, и Сергей сказал об этом Алешке.

— А как же? Все правильно, — ответил тот.

— Мордочка у него рязанская, а глазки — татарские, где же он похож не будет? Вылитый папка, — засмеялась Надя. — И зубастый такой же. Вот, пощупайте.

И Сергей, протерев платком, сунул парню согнутый мизинец, и тот попилил ему палец сомкнутыми деснами, и удивительно было, откуда у семимесячного младенца такая сила. Под тонким теплым ребром десен угадывались твердые остренькие бугорки.

— Силен малыш, — одобрил Сергей, и гости вокруг обрадовались, и тогда Сергей отодвинул табуретку, попрощался со всеми за руку, пожелал веселых именин и, прихватив плащ, спустился вниз, в коридор. Алешка надел макинтош и пошел его провожать.

— Ну что, Алеша, вот теперь у вас и пойдет настоящее веселье? — спросил Сергей, когда они ощупью выбрались из коридора и остановились в темном проулке.

Алешка закурил папиросу, посмотрел, как гаснет на лету спичка, потоптался, хрустя инеем, на траве.

— По правде сказать, так и есть, Александрыч. Все-таки вы не нашего поля ягода. Если б вы хоть росли помедленнее, а то что ни год — то новая должность… Я не завидую, у каждого по-своему жизнь крутится, Александрыч, извини.

— Оставь ты эти условности, Алексей.

— Чего там! Все равно мы такими корешами не будем, как раньше, чтобы одна тельняшка на двоих. Чего же тыкать? Пошли, я провожу, тут ноги запросто поломать можно.

Они двинулись с косогора, вдоль канавы, вниз, впереди Алешка в длинном макинтоше и кепке, позади — Сергей в фуражке и китайском плаще. Наступило октябрьское новолуние, темнело рано, и Сергей несколько раз поскользнулся и вляпался в грязь подо льдом. Легче было идти только в полосах света, лежащих против окон. Алешка вел знакомой хоженой тропкой, и они только один раз перебрались через парной от теплых стоков ручей по старой двери, переброшенной с берега на берег. Молчали до самой автобусной остановки.