Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа к детям - страница 7
>
>«Папин уголок»
Став главным архитектором Архбумстроя, Стройков стал жить в небольшой комнатке, вернее в отгороженном углу, снимаемом у хозяйки. «Люсенька, я теперь имею постоянную работу, вы можете ко мне приехать», — пишет он.
Жена и дочь приезжают к нему. Но вместе они в Архангельске жить не могут — жене запрещено. Однако Стройкову удается получить разрешение взять к себе на некоторое время дочку, которая к тому времени закончила первый класс.
>Из интервью Ю. М. Волковой:>«Я помню, первый раз, когда я приехала, папа сказал, чтобы я пошла во двор, познакомилась с новыми детьми, с друзьями. Сначала меня отколотили, потому что я москвичка, я пришла к папе жаловаться. Папа сказал: „Не сметь ходить ко мне жаловаться! Надо уметь или договариваться, или давать сдачи. Так, чтобы заставить себя уважать“».
>Протокол обыска 16.03.1937
Они прожили вместе с лета 1936-го до января 1937-го. Продлить совместное проживание органы НКВД Стройкову не разрешили, и, по словам дочери, это насторожило Михаила Макаровича. Нехорошие предчувствия усилились, когда сорвалась служебная командировка в Москву — в НКВД не выдали паспорт. Вскоре последовал новый арест.
В семейной памяти сохранился рассказ хозяйки квартиры, где жил Стройков, о том, как проходил арест. Пришедшие за ним чекисты сказали: «Михаил Макарович, возьмите с собой чертежные инструменты, бумагу, книги — все это вам пригодится». И услышали в ответ: «Ничего мне больше не пригодится».
Тем не менее с этапов (из Свердловска, Владивостока, бухты Нагаева) в Москву идут утешающие родных оптимистичные письма. Стройков еще надеется, что его отправят на поселение и он сможет взять к себе семью, — ведь новой вины за ним нет.
>Письмо М. М. Стройкова. 14.07.1937
«Милая Лена!
Получил сегодня приговор особого совещания, а этим самым и возможность сообщить кое-что о себе, но не знаю, куда писать, в Москве ты сейчас или в Ар-ке?.. Поэтому пишу по двойному адресу.
Прежде всего, со своей стороны добивайся скорее свидания. Я одновременно с этим письмом подаю заявление в управление НКВД Северной области с просьбой разрешить мне свидание с тобой и Люсей.
Затем, если ты здесь, приготовь и передай мне следующие вещи: осеннее пальто в обмен на зимнее, коричневые брюки и толстовку, белье пары 2, полотенце, носовые платки, носки, перочинный ножик, бритву и зеркало, чехол для постели, вещевой мешок и небольшой чемодан. Вот, пожалуй, и все. С остальными вещами поступай так, как найдешь нужным. О деньгах просить тебя не могу, т. к. не знаю, имеешь ли ты их сама. Надеюсь на дорогу успеть получить расчет со службы — не знаю там мне сколько насчитают за неиспользованный отпуск.
Дали мне 5 лет северо-восточных лагерей (Дальний Восток), а за что… я сам не знаю, т. к. никаких обвинений мне предъявлено не было — должно быть за 27–28 год.
Не волнуйся и не теряй надежды. Береги свое здоровье для Люси. Буду ходатайствовать о помиловании.
Надеюсь, что ты здесь и наше свидание состоится. Когда меня отправят — сказать не могу, но, видимо, скоро… возможно, дней через 5–6.
Постарайся сейчас же мне ответить на это письмо, чтоб я знал, где ты и куда тебе писать. Пиши по адресу: Ар-к, ул. Пролеткульта 14. Архтюрьма № 1 и мне.
Крепко обеих целую и желаю обеим здоровья. Сам я пока здоров.
Твой Миша» (14.07.1937).
А с перепиской неожиданно происходит что-то непонятное: Стройков перестает получать ответы на свои письма, жена и дочь не имеют известий от него. Связано это было с тем, что знакомый энкавэдэшник посоветовал жене Стройкова уехать из Москвы, и она с дочерью переехала в Пушкино. А письма от Стройкова шли на московский адрес.
Из писем М. М. Стройкова жене:
«Милая Лена! Послал тебе уже несколько писем — не знаю, получила ли ты их. <…> Единственное, что меня ставит в тупик — это вот уже 5-й месяц никаких от тебя известий, и это меня страшно тревожит…» (18.07.1937)
>Письмо М. М. Стройкова с этапа. Свердловск, 5.08.1937
«Милая Лена! Если ты получила мои письма из Архангельска и Вологды, то знаешь, что я осужден особым совещанием по статье 58-10 на 5 лет и направляюсь в Дальневосточный край в исправительно-трудовые лагеря. <…> Очень беспокоит меня то обстоятельство, что я в течение этих последних 5-ти месяцев не имею от тебя никаких вестей: где ты находишься, на какие средства живешь, как обстоит дело с твоим и Люсиным здоровьем…» (5.08.1937)