Парадигма греха - страница 17

– Товарищ майор, я хотел бы пойти с ними, – Жернов поднял глаза от своих записей. – Вы не будете возражать?

– Ну, если ребята не против этого, тогда – пожалуйста! Только давайте договоримся, что все свои заметки вы предоставите мне для ознакомления. Не вся правда бывает полезна, порой она даже вредна. А расследованию так и просто может повредить. И преступник ускользнет от нас, благодаря даже самой незначительной детали, указанной в статье. Вам это понятно?

– Более чем! – Жернов поднял руку ладонью вверх. – Обещаю, что все написанное ляжет вам на стол, – несколько театрально поклонился он.

Калошину что-то в его словах и жесте показалось не столько наигранным, сколько натянутым, будто он заведомо лгал. Тогда майор решил для себя строго проследить за его действиями. Поэтому он поручил Доронину не спускать глаз с журналиста и не особо говорить о деле.

Повестка в почтовом ящике старика Иконникова торчала голубым уголком. Стало понятно, что хозяина по-прежнему нет дома. Добродушный пес подошел к воротам и, умильно махая хвостом, стал нюхать протянутую руку Доронина.

–Та-ак! Старичок где-то загулял… – Василий оглядел пустынную улицу. – Придется обратиться к соседям.

– Слышь, лейтенант, а ведь старик-то может просиживать штаны в библиотеке, – вспомнил Воронцов.

– Точно, и как же мы об этом не подумали? И кто пойдёт туда? – хитро посмотрел на него Доронин.

– Если спрашиваешь меня, скажу: иди ты… – оба засмеялись двусмысленности фразы. – А если приказываешь, то… пошёл я… – Воронцов развернулся на каблуках и быстрым шагом направился в библиотеку.

Доронин с Жерновым остались стоять у калитки. Лейтенант разглядывал через забор двор старика. Дорожка к дому была очищена от снега и чисто выметена. Такая же, только поуже, вела к дровяному сараю. Вообще, во всем чувствовалась хозяйская рука.

Собака, по-прежнему сидевшая по ту сторону калитки, стала повизгивать и переминаться на лапах.

– Что, лохматина, скучаешь? Где же твой хозяин пропадает? – Доронин потрепал пса по холке. Тот лизнул ему руку.

В конце улицы показалась женщина с полной продуктовой сумкой. Лейтенант направился навстречу ей.

– Скажите, вы не знаете Иконникова?

– Петра Петровича? Как же не знаю, мы здесь все уже по многу лет живем, все друг друга знаем, – она переложила сумку в другую руку, а на предложение Доронина помочь, ответила отказом: – Я привычная, не беспокойтесь. Да и идти мне недалеко, вон мой дом, – она показала рукой на флюгер, видневшийся из-за крыши соседнего дома.

– А вы Петра Петровича сегодня не видели? – спросил её Доронин.

– Вчера видела точно! А сегодня?.. – она вдруг остановилась и поставила сумку. – Знаете, а ведь и печь с утра не топилась. Странно… Такого ещё не было… Может быть, заболел?

– А уйти или уехать к кому-нибудь он не мог? – обеспокоенно спросил Доронин.

– Так он только в магазин, больницу и библиотеку ходит. У него никого нет, даже друзей – совершенно одинокий старик. Может быть, зайдём? – женщина вопросительно посмотрела на Василия. – Одна-то я что-то страшусь…

– Пока переждем. Сейчас подойдет наш сотрудник, и тогда решим, – остановил её Доронин.

– Тогда я пока отнесу продукты и подойду, – и соседка заспешила к своему дому.

Старик Иконников лежал возле берёзовой поленницы с огромной раной в голове. Кровь растеклась по его седым волосам, запекшись черными корками. Разлетевшиеся кровавые брызги красными ягодами повисли на белых поленьях.

Шедший впереди Доронин, увидев страшную картину, резко остановился и громко выругался. Повернувшись к следовавшим за ним Воронцову и Жернову, он замахал рукой, показывая, чтобы они остановили соседку, уже спешащую по тропинке к дому.

Но женщина опередила всех. Она оттолкнула Жернова и через плечо Воронцова заглянула под навес с дровами. Увиденное лишило её дара речи: она, охнув, просто осела в сугроб и только хватала открытым ртом воздух.

Через полчаса двор и дом Иконникова заполнились людьми.

После того, как Гулько поработал на кухне, Калошин пригласил туда соседку, которую Карнаухов уже привел в чувство. Рядом с ней топтался её муж, уговаривая пойти домой и лечь. Но она упорно отталкивала его и сама обо всем рассказывала майору, не дожидаясь его вопросов. Но пока в её рассказе присутствовали одни эмоции. Тогда Калошин хмуро сказал: