Параллели сходятся - страница 12

Однако мне вспоминается другая причина, которая привела художника к столь отвратительной творческой позиции. В связи с этим я попрошу возвратиться вместе со мной к временам ранней юности, когда я тоже пытался стать художником. Не таким, конечно, ибо весь склад моей души и характера никогда не позволит ни в жизни, ни в искусстве оскорбить женщину. Некоторые читатели упрекали меня, что я даже её обожествляю, и в доказательство приводили кое-какие непривлекательные стороны женского характера. Но это не повлияло — мужчина должен быть великодушным.

Итак, представьте себе музей. Нас, учащихся художественного училища, привели в зал, где выставлены картины и скульптура самых разных направлений.

Посреди зала стояла деревянная скульптура обнажённой женщины. Кто-то из экскурсантов — будущих художников — провёл рукой по торсу женской фигуры, чтобы узнать, насколько гладко обработано дерево.

До сего времени помню отповедь старой художницы, которая привела нас на экскурсию. Она говорила, что это уже кощунство.

— С каким вдохновением скульптор создавал это произведение, с какой любовью подкрашивал дерево, — всё более волнуясь, продолжала она. — Он жизнь в него вдохнул. Нет, не выйдет из вас художника, коли посмели грубо прикоснуться к творению, созданному руками, мыслью и сердцем таланта.

А тот, из которого “не выйдет художника”, смущённо моргал и непонимающе оглядывался по сторонам. Да и мы-то не очень понимали, за что парню досталось.

Однако потом, когда я и мои товарищи занялись изучением по монографиям, копиям и репродукциям картин великих венецианцев Джорджоне и Тициана, рисуя гипсовые скульптуры Венеры и Дианы, часами выстаивая у полотен ленинградского Эрмитажа, куда мы приезжали на экскурсию, любуясь страстной мощью и красотой рубенсовских тел, у нас как бы открылись глаза. Мы поняли, почему старая художница в какой-то мере была права.

И мне неизвестно, насколько слова её оказались пророческими, но когда мы перешли к рисованию живой натуры, то я с любопытством заглядывал в работы моего соседа, из которого “никогда не выйдет художника” (назовём его Борисом). Стариков и старых женщин он ещё мог рисовать, а юные лица и обнажённая натура у него никак не получались.

Ребята посмеивались над неудачником: женщины на его рисунках обязательно были кривобокими, сухорукими, с выпирающими рёбрами и кривыми ногами. Вначале он соглашался с нашей критикой, но потом, удостоверившись, что самое прекрасное из того, что создала природа, — женское тело, он передать в рисунке не может, стал изображать отвратительных уродов.

Тут он уже выработал свою эстетическую платформу и, становясь в позу, декламировал:

— Это моё субъективное представление о женщине. Я её такой вижу.

Вполне возможно, что то же декларируют и западные модернисты, изображая на полотнах клиническое уродство, хотя этот “субъективизм” объясняется довольно просто — их полной бесталанностью. А так как уроды сейчас в моде, то на этом можно подзаработать. Спрос рождает предложение. Вот и ходишь по залам, где выставлены образцы модернистского буржуазного искусства, и невольно мысль твоя возвращается к печальному эпизоду юности, когда ты попал в анатомичку.

Мне хочется поскорее закончить воспоминания об этих малоприятных зрелищах и перейти к рассказу о более весёлой “параллели” в поисках своего основного жизненного пути. Я говорю о карикатуре, и, как ни странно, первые шаги по этой параллели мне напоминают хождение по туго натянутой проволоке начинающим циркачом, который пока ещё не постиг тайны этого сложного и трудного искусства. А падать тоже надо уметь. Я-то падал, и не раз.

Я ещё не научился хорошо рисовать с натуры, а потому лица и фигуры натурщиков и натурщиц у меня не были схожи с оригиналами, порою я допускал погрешности в анатомии, но выручала фантазия и, если можно так сказать, общая гуманистическая направленность творческих поисков. Потом меня перевели в старшую группу.

И если на соседнем мольберте Борис рисовал уродов, я же своё неумение рисовать людей таких, как они есть в жизни, подменял фантазией и создавал идеализированные портреты стариков, омоложенных лет на двадцать, выцветшие глаза их заменял тёмными, проницательными и губы чуть трогал улыбкой. Ну, а о женщинах и говорить нечего. В те времена очень трудно было подобрать хорошую натурщицу, а потому мы рисовали отнюдь не богинь древней Эллады. Но я представлял натурщиц именно богинями и, совсем на них не глядя, изображал некий идеализированный образ женщины вообще, воспитанный в моём воображении великими художниками прошлого.