Параллели сходятся - страница 7
Публика терпела, но когда мы уже окончательно распоясались и под видом пародии на “Синюю блузу” начали пародировать оперу “Евгений Онегин”, где встречались такие перлы: “Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел, тогда рояль бы из рабклуба я притащить домой велел”, то большинство учителей поднялись и, проходя мимо сцены, дарили нам такие презрительные улыбки, которые запомнил на всю жизнь.
Может быть, с тех пор в своей литературной практике я с большой опаской пользуюсь таким коварным и сильным оружием, как сатира, пародия, юмор. Даже столь часто встречающиеся в жизни остроты Маяковский назвал оружием. Помните? “Оружия любимейшего род, готовая рвануться в гике, застыла кавалерия острот, поднявши рифм отточенные пики”.
Но сколь бы ни был этот жанр опасным, меня всегда к нему влекло. Мне кажется, что жанр сатиры и юмора в любых его проявлениях: литература, изобразительное искусство, актёрское мастерство — сродни изобретательству, где требуется выдумка, талант первооткрывателя, поиски неизведанных троп… И недаром понятие “изобретатель” можно применить не только к инженеру, конструктору, но и к таким мастерам сатирического жанра, как, допустим, Кукрыниксы и многие наши видные карикатуристы. Или, скажем, А.Райкин разве не изобретает свои маски? Они всегда неожиданны, хотя и часто встречаются в жизни. Нечего говорить и о таланте режиссёра. Он всегда изобретатель. Я сейчас не упоминаю о наиболее близких мне профессиях в технике и литературе. Об этом ещё многое надо рассказать.
А сейчас хотел бы продолжить повествование о “поисках самого себя” и что этому помогало или препятствовало. Вот почему я должен вспомнить ещё кое-какие эпизоды, влияющие на становление юного характера.
Коллектив нашей живой газеты потерпел неудачу в пародийном жанре, но политическая сатира нас никогда не подводила. Может быть, это объяснялось тем, что политическая борьба комсомола двадцатых годов имела тогда первостепенное значение.
Гражданская война отгремела. Начинался нэп, а с ним выполз на политическую арену враг не менее опасный, чем интервенты из четырнадцати держав. “Страшнее Врангеля обывательский быт”, — предупреждал тогда Маяковский. Боюсь, что этого врага мы сейчас недооцениваем, хотя в наши дни он не менее нахален и цепок. В двадцатых годах в своей агитационной деятельности — подразумеваются наши живые газеты — мы чаще всего вели борьбу с внешними врагами и, как только могли, клеймили империалистов “языком плаката”. Таковы были и наши “агитки” на клубных сценах.
А кроме того, наши студенты обучались в ЧОНе, то есть в “частях особого назначения”. И вот как-то в зимнюю ночь нас по тревоге разбудили и отправили за город. Цели этой операции не помню. И хоть по возрасту меня могли бы освободить от подобных заданий, но я, “мальчик из интеллигентной семьи”, которого приняли на рабфак без производственного стажа, не хотел никаких исключений, а потому в лёгких полуботинках, проваливаясь по пояс в снег, преодолевал такое серьёзное для меня препятствие, как овраг с незамерзающим ручьём. Винтовка казалась лишним грузом, так как я ещё не умел из неё стрелять, и хоть в сознании гнездилась мысль о своей бесполезности, но я её упорно душил где-то вычитанной фразой: “Тот, кто не умеет подчиняться, тот не сумеет и командовать”.
Командовать же мне очень хотелось. Нет, меня никогда не прельщала военная карьера, и под словом “командовать” подразумевалось быть впереди, вести за собой людей. Быть среди них организатором и руководителем… Наивное детское заблуждение. Судьбе было угодно, что за всю свою трудовую жизнь мне пришлось испытать и радости и горести в роли организатора и руководителя в самых различных областях трудовой деятельности, а закончилось тем, что “нашёл себя” только в домашнем кабинете за письменным столом.
Но почему-то кажется, что если бы я не работал в других кабинетах, где к твоему столу с мраморным чернильным прибором приткнулся другой стол подлиннее, покрытый зелёным сукном, где часто совещаются люди, которыми ты призван руководить, то вряд ли я мог писать о них книги.