Парень, который женился на дочке Мэксилла - страница 3

Он поднес стакан к губам — очевидно, пить ему было приятнее, чем есть, — и отхлебнул глоток, но тут же поперхнулся и выплюнул. Нэн пришла в ярость: и добро зря перевела, и он себя вести не умеет. Но вот она впервые обратила внимание на его руки. На вид они были сильными и вроде бы длиннее, чем положено. На каждой по четыре пальца, расположенных далеко друг от друга. И ни малейших признаков врожденного уродства или ампутации. Просто вместо десяти восемь пальцев. Нэн Мэксилл была девушка добросердечная. Ни разу в жизни она не утопила котенка и не поймала мышь в мышеловку.

— Ох, бедняжка! — воскликнула она.

Конечно, ему надо остаться, и придется как-то надуть отца, чтобы он позволил. Простое приличие, в противоположность обычаям Мэксиллов, требовало гостеприимства. Если дать ему уйти, неудовлетворенное любопытство годами будет мучить ее. Он, со своей стороны, вовсе не проявлял готовности уходить, продолжая с интересом разглядывать предметы и людей. Его мычание не было монотонным или назойливым. Хотя оно и не напоминало никакой знакомой музыки, оно звучало приятно, и она даже попробовала вторить ему. Обнаружилось, что доступность мелодии обманчива — воспроизвести ее оказалось трудно, почти невозможно. Его реакцией было радостное изумление. Он еще попел, потом попела она. Он снова радостно замычал. Короче, в мэксилловской кухне эхом начал отдаваться странный неземной дуэт. Затем — по крайней мере, Нэн так показалось — он стал требовать от нее гораздо больше, чем она могла выполнить. Голос его воспарил в такие высоты, что Нэн не могла за ним угнаться. Она умолкла, он тоже — после интервала, который мог означать вопрос.

Малькольм Мэксилл пришел домой не в духе. Всю зиму и примерно один летний месяц он работал у своего зятя. Естественное раздражение от сознания столь унизительной роли не становилось меньше от того, что торговец скобяными товарами и мебелью льстиво утверждал, будто занимается семейной благотворительностью: кто же еще в графстве Эвартс взял бы на работу бывшего бутлегера? Мэксилл ждал того дня, когда сможет продать ферму: она не была заложена, так как при его прежних занятиях он считал неудобным посвящать в свои дела банкиров. Он мечтал продать ферму и снова завести дело. Но в такие времена даже хорошую ферму продать трудно, а уж на эти пятьдесят акров и вовсе не было спроса. Но хотя покупателя вроде бы и не предвиделось, Мэксилл, желая произвести на такового впечатление, что участок перспективный, — не потому, что надеялся на выгоду, — держал корову, несколько свиней и цыплят; и каждую весну засеивал акров двадцать, никогда не окупая работу урожаем; и с отвращением глядел на запущенный сад, который годился разве что на дрова — да и то не оправдались бы расходы по вырубке.

Он враждебно уставился на этого типа.

— Вам что здесь надо?

Незнакомец замычал свою мелодию. Нэн и Джози одновременно пустились в объяснения, Джесси и Дженет просили:

— Ну, папа, пожалуйста!

— Ладно, ладно, — проворчал отец. — Пусть себе останется на день-два, если уж вам всем так приспичило. Полагаю, он хотя бы отработает свою кормежку. Может, несколько старых яблонь срубит. Доить умеешь? — спросил он этого типа. — Ох ты, я и забыл, он ведь дурачок. Ладно, пошли, сейчас увидим, что умеешь, а что нет.

Девчонки побежали за ним. Нэн несла подойник и тактично вела незнакомца. Шерри, корова, чаще была отвязана, чем привязана: она по всей ферме ходила, кроме засеянного пшеницей поля и чахлого огородика. Летом ее не запирали в сарай, а доили везде, где удавалось ее поймать. Порода была полуджерси и полу-неизвестно что, но слишком уж давно она в последний раз телилась, а соседские быки не оправдывали плату за племя, причем их владельцы отказывались возвращать деньги всякий раз, когда она вновь оставалась яловой.

Мэксилл подставил подойник под вымя Шерри.

— Давай, — настаивал он, — поглядим, как ты ее выдоишь.

Парень стоял себе и поглядывал, все напевая.

— Так я и знал. Доить он не умеет.

Мэксилл нехотя присел на корточки, небрежно провел рукой по покачивающимся соскам и начал доить. Кап-кап-кап — звенело в подойнике. Парень протянул четырехпалую руку и похлопал корову по боку. Может, конечно, он и был горожанин, но животных не боялся. Шерри-то не была ни злая, ни упрямая, едва ли она когда-нибудь переворачивала подойник или всерьез хлестала хвостом по глазам того, кто доил ее. Все же требовался известный подход, чтобы приблизиться к ней с левой стороны и дотронуться до вымени, из которого Мэксилл — кап-кап-кап — выдаивал вечернее молоко. Нэн знала, что ее отец никакой не фермер, что настоящий фермер стал бы доить Шерри только раз в день; и только по слухам ему было известно, сколько времени варить ей пойло — он и химиком не был. Он следовал правилам.