И в следующий момент он был провозглашен победителем и забрал домой кошель, в котором позднее обнаружил пару камней и немного корпии{Корпия (нем.) – расщипанное полотняное тряпье, прежде употреблялось для перевязки ран.}. Жалкий приз, не правда ли?
А спустя какое-то время, хотя он даже не успел сообразить, что произошло, к нему начали подходить люди и хвалить написанную им книгу. Том, не будь дурак, поначалу им подыгрывал, не желая упускать такую возможность прославиться. Пока не увидел книгу воочию, на обложке красовалось его имя.
Ни один человек не разрушал свою жизнь быстрее, чем Том в тот момент, когда эта книга стала общедоступной.
В одно мгновение он сидел на своей кровати, а в следующее – уже оказался в узенькой, крошечной, бесконечно малой камере под гневным взором белокурого ангела.
– Я вас знаю? – спросил он.
Женщина сверлила его глазами. Откуда ни возьмись появилась эта книга.
– Как ты мог это сделать?
И в этот момент инстинкт самосохранения заставил Тома задать тот самый вопрос, который веками подводил мужчин под монастырь:
– Что сделать?
И, как и бесчисленные мужчины до него (и после него, не правда ли, мужчины?), он слишком поздно понял, что лучше бы ему было помалкивать.
– Ты рассказал нашу тайну, Томас. Будь ты проклят за это, потому что своей книгой ты выдал нас тем, кто желает нам смерти.
Внезапно он все вспомнил. И главное, осознал, что это был вовсе не сон.
Повелители Авалона были настоящими… как и Моргана. Как Мерлин возглавляла остатки рыцарей Круглого стола, Моргана управляла своим Кругом проклятых. Две силы, борющиеся за мир.
Но у Томаса остался только один вопрос:
– Если ты такая могущественная, Мерлин, то почему не знала, что, если вернешь меня в человеческий мир, будет написана эта книга?
Как только он произнес эти слова, он понял, что бывают вопросы хуже, чем спрашивать у женщины: а) ее возраст; б) ее вес и в) что он сделал.
– Прошу заметить, что тут я cгнию и тут и останусь, пока Мерлин не остынет.
Том посмотрел на КПК и вздохнул. Может, время на Авалоне и не имело особого значения, но для него оно значило чертовски много.