Пари виконта - страница 3

Этот искусный продеватель ниток в иголки выпустил меня в мир облачённым в тёмный бархатный костюм с серебряным галуном, а сверху я застегнул перевязь из тиснёной чёрной кожи для непомерной длины рапиры с бронзовым эфесом и в кожаных ножнах.

Вообразите меня, – чьи перевязи были всегда из яркого, украшенного богатой вышивкой шёлка, у чьей шпаги эфес был больше клинка и весь сверкал драгоценностями, – таким образом преобразившегося, подобно какой-то мрачной ночной птице или какому-нибудь ханжески ноющему о добродетели последователю английского пуританина Кромвеля.

И это ещё не всё; ибо когда дома я критически обследовал свою внешность перед зеркалом, то разразился проклятиями из-за девически гладкой кожи и кроткого выражения лица, поэтому, заставив слугу принести мне горячие щипцы, попытался, закрутив вверх усы, придать им воинственный, колючий вид, который мог бы добавить свирепости моей во всём остальном утончённой красоте.

Проделав всё это и смяв свои локоны шляпой с высокой тульей, украшенной одним-единственным пером, я отправился обольщать. И де Бриссак, которого я встретил по дороге и который признал меня отнюдь не с первого взгляда, осматривая меня – блестящего кутилу Вильморена – обутого в сапоги со шпорами и препоясанного такой шпагой, от удивления резко выдохнул и спросил, с каким неприятелем я собираюсь встретиться.

– Никакой дуэли не предполагается, – отвечал я холодным тоном, рождённым уверенностью в себе, позаимствованной от моего облачения. – Я намереваюсь нанести визит маркизе.

– Тогда, во имя мессы, – вскричал он, насмешливо смерив меня взглядом от шляпы до шпор, – почему вы идёте в наступление, не прикрыв доспехами спину и грудь?

Но, оставив без внимания и его язвительные намёки на моё убранство, и прощальную просьбу передать его наилучшие пожелания маркизе, я поспешил вперёд.

Я нашёл эту даму, чья благосклонность имела для меня существенную ценность, в окружении угодливых поклонников, которых лишь несколько часов назад совершенно затмил бы мой пышный наряд. Когда я подошёл, они неодобрительно уставились на меня, и те, кто меня знал, чрезвычайно изумились, без сомнения, совершившейся перемене, в то время как те, кто меня не знал, смотрели так высокомерно, как я бы смотрел на лакея.

Но я парировал презрительные взгляды и, многозначительно звякнув ножнами, обратил внимание на длину моей рапиры, что они не могли неверно истолковать, когда я локтями проложил себе дорогу к маркизе, которой отвесил изысканнейший поклон.

– Месье виконт, – промолвила она, когда я объявился перед ней, – я безусловно не узнаю вас. Неужели мы с вами так давно встречались в последний раз?

– Немного времени прошло, – отвечал я вкрадчиво, вспомнив, что это было точно неделю назад, и моля небеса, чтобы она не сумела припомнить того же.

Мы вступили в интересную беседу, и немного спустя я понял, как это благоразумно было с моей стороны одеться с такой сдержанностью. Вскоре те блистательные и угодливые щёголи, которые стояли вокруг нас, начали расходиться, пока наконец прекрасная, пользующаяся невероятным успехом маркиза де Гранкур и воинственный Вильморен не остались наедине.

Мы обсуждали мужчин, заполнявших зал, и, будучи убеждённым, что я вряд ли буду подслушан кем-нибудь из своих знакомых, я стал решительно нападать на их женоподобные наряды и манеры, вслед за чем её великолепные глаза засверкали воодушевлением, вызванным темой, на которую, как я вскоре обнаружил, она сама никогда не уставала распространяться.

Когда через час я поднялся, чтобы откланяться, она сказала:

– Приятно встретить такого мужчину в этот век надушенных кукол.

И когда я склонился над её точёной рукой, такой белой и тонкой, она выразила желание, чтобы мы увиделись вновь, – желание, которое по очевидным причинам нашло жаркий отклик в моём сердце.

Такой была отправная точка моего ухаживания. И в течение недели оно продолжалось более или менее в том же духе, как и началось, кроме того, что с каждым днём мой язык позволял себе всё более дерзкие речи, а глаза — всё более пылкие взгляды, пока у маркизы не могло уже оставаться сомнений, что всякий раз, когда я посещал Лувр, моё поклонение предназначалось только лишь ей, а вовсе не его величеству.