Париж (1924-1925) - страница 2

стр.
                 зубрят
                             фонари
таблицу умножения.
Площадь
                 красивей
                                  и тысяч
                                                дам-болонок.
Эта площадь
                       оправдала б
                                              каждый город.
Если б был я
                       Вандомская колонна,
я б женился
                      на Place de la Concorde[3].

ВЕРЛЕН И СЕЗАН

Я стукаюсь
                    о стол,
                                о шкафа острия —
четыре метра ежедневно мерь.
Мне тесно здесь
                               в отеле Istria[4] —
на коротышке
                         rue Campagne-Première[5],
Мне жмет.
                  Парижская жизнь не про нас —
в бульвары
                     тоску рассыпай.
Направо от нас —
                                Boulevard Montparnasse[6],
налево —
                  Boulevard Raspail[7].
Хожу и хожу,
                       не щадя каблука,—
хожу
         и ночь и день я, —
хожу трафаретным поэтом, пока
в глазах
               не встанут виденья.
Туман — парикмахер,
                                      он делает гениев —
загримировал
                         одного
                                      бородой —
Добрый вечер, m-г Тургенев.
Добрый вечер, m-me Виардо.
Пошел:
             «За что боролись?
                                               А Рудин?..
А вы,
          именье
                        возьми подпальни»…
Мне
       их разговор эмигрантский
                                                     нуден,
и юркаю
               в кафе от скульни.
Да.
      Это он,
                   вот эта сова —
не тронул
                  великого
                                  тлен.
Приподнял шляпу:
                                «Comment ça va,
cher camarade Verlaine?[8]
Откуда вас знаю?
                                Вас знают все.
И вот
          довелось состукаться.
Лет сорок
                  вы тянете
                                    свой абсент
из тысячи репродукций.
Я раньше
                  вас
                         почти не читал,
а нынче —
                   вышло из моды, —
и рад бы прочесть —
                                      не поймешь ни черта:
по-русски дрянь,—
                                  переводы.
Не злитесь,—
                         со мной,
                                         должно быть, и вы
знакомы
                лишь понаслышке.
Поговорим
                    о пустяках путевых,
о нашинском ремеслишке.
Теперь
              плохие стихи —
                                           труха.
Хороший —
                      себе дороже.
С хорошим
                    и я б
                             свои потроха
сложил
              под забором
                                     тоже.
Бумаги
             гладь
                       облевывая
пером,
            концом губы —
поэт,
         как блядь рублевая,
живет
           с словцом любым.
Я жизнь
               отдать
                           за сегодня
                                              рад.
Какая это громада!
Вы чуете
                слово —
                                пролетариат? —
ему
       грандиозное надо.
Из кожи
               надо
                        вылазить тут,
а нас —
               к журнальчикам
                                           премией.
Когда ж поймут,
                            что поэзия —
                                                    труд,
что место нужно
                              и время ей.
«Лицом к деревне» —
                                        заданье дано,—
за гусли,
               поэты-други!
Поймите ж —
                        лицо у меня
                                              одно —
оно лицо,
                 а не флюгер.
А тут и ГУС
                    отверзает уста:
вопрос не решен.
                               «Который?
Поэт?
           Так ведь это ж —
                                          просто кустарь,
простой кустарь,
                              без мотора».
Перо
         такому
                     в язык вонзи,
прибей
             к векам кунсткамер.