Парижанин из Москвы - страница 12

События развивались бы более гладко и стремительно, если бы не комплексы с той и другой стороны. Не надеясь на взаимность, Арнольд на некоторое время исчезает из Берлина. Потом появляется в храме снова. Теперь, несколько наученная горьким опытом потерь, Ольга вдохновляет его, даёт понять, что он ей не безразличен и даже более того. Знакомит с братом Серёжей, потом с мамой. Находит общих знакомых с сестрой молодого человека Элизабет. Арнольд делает предложение, его просят дать немного времени на размышление, но готовы познакомиться с его семьёй.

Так начинает разгораться огонёк надежды на более счастливую участь у того и у другой. Арнольд много страдал, его ужасная тайна связана с его протестантским духовником и преподавателем музыки, которому неопытный подросток доверился, как отцу. История была замята благодаря связям семьи, прелат был подвергнут изгнанию из Голландии. Об этой истории когда-то что-то проскользнуло и в берлинской прессе, некоторое время обсуждалось в добропорядочных протестантских кругах, но потом забылось, как забывается всё на свете.

Но только не Арнольдом — ему для душевного возрождения понадобились годы, и вот теперь замерцала надежда на полное исцеление благодаря Ольге, самоотверженно кинувшейся на помощь.

После обмена визитами Арнольд познакомил поближе Ольгу с сестрой Бетти, которая была замужем за русским офицером. Во времена первой русской эмиграции было престижно, или модно, трудно теперь сказать, жениться и выходить замуж за русских, так велико было уважение ко всему русскому.

Ольга ездила в Гаагу с братом Сергеем.

Начались хлопоты, связанные с предстоящей свадьбой, время самое замечательное в жизни всех невест и женихов. Вежливость, чуткость Ара, как она его сразу стала называть, его уступчивость, немелочность, особенно уважение к ней пленили её гордое израненное сердце, вынужденное один на один выйти на поединок с жизнью в Европе.

Бредиусы — большой клан родственников — довольно спокойно приняли правила, предложенные молодой русской: её ортодоксальную набожность, сопровождающее её любое движение достоинство, умение сохранять некоторую дистанцию, что даже импонировало их собственной замкнутости. Только сёстры — вторая, художник, жила с мужем в Америке — исподтишка ждали случая поставить на место эту гордячку русскую. Однако затруднительно затевать склоки, живя каждый своим домом. Приличия будут соблюдаться, хотя и не всегда успешно.

После венчания в русском соборе в Берлине (кажется, если взять во внимание маленькую оговорку где-то в письмах, ещё и в протестантской церкви) молодым предстояло после небольшого свадебного вояжа жить в Голландии. Сразу из храма уехали домой младший брат Корнелиус (Кес) и сестра Элизабет, а новобрачные — вечерним поездом Берлин — Гаага.

Мама Александра Александровна и Сергей ещё долго стояли на опустевшем перроне со смешанным чувством тревоги и облегчения. Оля последнее время была так напряжена, так не ровна: то она ходила, как «агнец, приготовленный к закланию», как говаривал отчим, — он был уже очень болен и вскоре умрёт — то становилась не в меру весёлая. Понять её было невозможно, спросить — тем более. И вот она уехала, заверив маму и брата, что выхлопочет им вызов в Нидерланды. С тех пор как победили национал-социалисты, уезжали все русские, и не только русские, кто как мог.

Они почувствовали чей-то взгляд — мимо них не торопясь прошли двое военных в коричневой форме, поскрипывая свежей кожей портупеи. Значит, уходи от греха.

Да, вот и вышла Оленька замуж. Бредиусы, отец и брат, производили самое благоприятное впечатление своей воспитанностью, ровностью, но кто знает, как оно окажется на деле. Ах, Оля, Оля, в какое время приходится жить, и кто бы мог подумать, куда занесёт судьба, и чтобы девушка взяла на себя ответственность за всю семью и только на неё и могла быть теперь надежда — Сергею работы здесь не достать. Войной пахнет атмосфера Берлина. Александра Александровна только молча переживала всё случившееся на её веку.

Купе, обитое тёмно-вишнёвым бархатом, плотно закрытая дверь. После короткого общения с кондуктором Ольге наконец вздохнулось свободнее. Тихо покачивалась чуть провисшая сетка — защитный тёмно-вишнёвый полог, обитый бархатом того же цвета, чтобы не упасть во время сна. Мягко горел ночничок — Ольга не выносила яркого света. За окном, плотно задёрнутым, едва скрылись из глаз мама и Серёжа, остались, должно быть, далеко позади окраины Берлина. Наконец-то! Наконец-то она может, не помня себя от радости, вскричать, как в фильме «Багдадский вор», шедшем в немецких синема, кричит выпущенный из бутылки Джинн: «Free! Free!» Вот она, свобода!