Парк Крымского периода. Хроники третьего срока - страница 9
И вдруг неожиданно плотину прорвало, и мутные воды российской внутренней политики хлынули наружу, втягивая Россию в крымскую авантюру, выводя ее за пределы международного права, начиная новую холодную войну с Западом. Духовные скрепы из внутрироссийского продукта стали основой для внешней политики. Евразийские камлания от Александра Дугина, патриотический китч от Александра Проханова, доморощенная геополитика от ведомственных академий, возглавляемых отставными генерал-майорами, из интеллектуального треша вдруг стали мейнстримом, обернулись реальными передвижениями войск, интервенцией неопознанных частей и ядерными страшилками для Запада в исполнении Дмитрия Рогозина и Дмитрия Киселева. Мимимишный милоновский топот котов превратился в лязг гусениц.
В течение трех недель, отделяющих Игры в Сочи от крымского референдума, Россия превратилась из триумфатора и гостеприимного хозяина Олимпиады в страну-нарушителя, поставившую на карту свою репутацию и международную стабильность ради каменистого полуострова в Черном море. 16 марта Россия с разгона, одним махом прошла точку бифуркации, разом закрыв 25-летний проект нормализации и адаптации к глобальному миру, длившийся с 1989 года, года ухода из Афганистана и падения Берлинской стены, и оказалась в новом мире с новоприобретенной территорией — но без правил, гарантий и норм международного права. Эта оглушительная трансформация по своей неожиданности, масштабу и возможным последствиям сопоставима с распадом СССР.
В этом перевороте не надо искать ни рациональной основы, ни системных пределов: маховик сорвался с оси, и неизвестно, что еще он разнесет. Тут для понимания нужны не Киссинджер с Бжезинским, не «финляндизация» с «балансом интересов», а скорее Бердяев и Данилевский, Якунин и Шевкунов. Российскую политику захватил уже не газпромовский менеджер с виллой в Антибе (сейчас он частным рейсом из Внуково-3 летит спасать свои активы), а православный чекист с томиком Ивана Ильина. Мы слишком долго не замечали «русский мир» и «геополитическую катастрофу» — и теперь они приехали к нам на БТРах.
В российской политике произошла юнгианская революция, в ней окончательно восторжествовало коллективное бессознательное, архетип, миф. Начавшись как троллинг и политтехнология, иррациональное постепенно проникло в сердцевину политики и само стало политикой, оптикой, через которую Кремль смотрит на мир. Дискурс овладел субъектом и вызвал к жизни новые, идеологические и мессианские, формы политики. Как пишет публицист Александр Морозов, «понятия выгоды, торга, обмена, сотрудничества, институциональности, традиционной “политики интересов” — вообще весь дискурс Realpolitik уступает место риску, героизму, героизированному суициду и “фатуму”. Любые жертвы и даже конечная катастрофа не убеждают инициаторов такой политики в ее абсурдности».
Крым стал тем самым «фатумом», моментом истины, точкой сборки основных мотивов прошлых лет: постимперский ресентимент и уязвленная гордость, как в балабановском «Брате-2» («Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!»), жажда реванша и поиск «фашистов», комплекс неполноценности (Америке можно, а нам нельзя?) и глобальные амбиции. В Крыму наступило насыщение раствора комплексов и страхов и произошла кристаллизация нового российского режима. И одновременно — территориализация коллективного подсознания, которое нашло себе плацдарм, инвестировалось в героический миф Севастополя.
Сегодня в городе-герое карнавал — гуляют главные фигуранты нового российского дискурса Виталий Милонов, «Хирург» Залдостанов и группа «Любэ», казаки и ветераны; Александр Проханов величает президента РФ «Путиным Таврическим», а восторженные комментаторы говорят о «начале русской Реконкисты». Вдохновленная сочинским успехом и проникнутая новым мессианством, Россия решила переписать глобальные правила игры, пересмотреть всю мировую архитектуру, унаследованную от 1991 года и даже еще от Ялты. Чувствуя слабость и разобщенность западного мира, кризис американского лидерства и импотенцию Евросоюза, Москва решила пойти ва- банк и бросить вызов современному миропорядку. Поначалу Россия просто критиковала Запад за моральный распад, выстраивала оборонительный периметр от педофилов и либералов, а теперь решила раздвинуть границы империи, причем сделать это на тех же самых консервативных, морализаторских основаниях, на которых наводила порядок у себя дома.